КИЕВО-МОГИЛЯНСКАЯ АКАДЕМИЯ

Киевская Братская школа и Киево-Могилянская коллегия с 1615 г. по 80-е гг. XVII в.

Формирование систематического школьного образования в Киеве происходило на рубеже XVI и XVII вв., когда в Европе развивались как католич., так и протестант. учебные заведения. Правосл. Церковь в Польско-Литовском гос-ве столкнулась с необходимостью создать собственную образовательную школу, ни в чем не уступающую европейским коллегиям. В посл. четв. XVI в. эту задачу стремилось решить братское движение, его представители были готовы открывать школы и материально их поддерживать. По подсчетам Я. Д. Исаевича, к нач. XVII в. таких школ существовало уже ок. 30. Киев, находившийся в кон. XVI в. в культурном и экономическом упадке, нек-рое время пребывал в стороне от этого движения. Однако после заключения Брестской унии (1596) происходила постепенная активизация культурной и церковной жизни в Киеве. Этот город, отдаленный от польско-литов. политических центров, был более привлекательным для правосл. населения, заметную роль в этой пограничной зоне стало играть казачество. Казаки проявляли заинтересованность в церковных делах и со временем стали выступать главными защитниками Православия.

Вид (с юж. стороны) Старого (Мазепиного) корпуса в сер. XVIII в. Гравюра из кн.: Ифика иерополитика. 1760

Вид (с юж. стороны) Старого (Мазепиного) корпуса в сер. XVIII в. Гравюра из кн.: Ифика иерополитика. 1760

Начало духовного и культурного возрождения Киева связано с именем архим. Киево-Печерского монастыря Елисея (Плетенецкого), создавшего лаврскую типографию и привлекшего в Киев несколько переводчиков, иконописцев и печатников. Возможно, именно в этом кругу родилась идея создания Киевской школы.

Принято считать, что Братская школа в Киеве была основана в 1615 г., когда здесь был устроен Киево-Братский в честь Богоявления мон-рь. Нек-рые историки XIX в. предполагали возможность существования братского учебного заведения еще с кон. XVI в., когда Украину посетил К-польский патриарх Иеремия II. По этой гипотезе, патриарх Иеремия либо по дороге в Москву, либо на обратном пути побывал в Киеве и здесь издал грамоту с разрешением открыть школу при Богоявленской ц. на Подоле. Однако эта гипотеза, восходящая к историческим запискам 2-й пол. XVIII в. о Киевской академии, впосл. была признана несостоятельной. Так, проф. С. Т. Голубев аргументированно опроверг возможность учреждения школы К-польским патриархом Иеремией в 1588-1589 гг. (Голубев. 1885).

Основание школы в Киеве связано с именем Галшки Гулевичевны (Елизаветы Васильевны Лозкиной-Гулевич, вдовы мозырского маршалка С. В. Лозки). 14 окт. 1615 г. она подписала грамоту о передаче участка земли на Подоле со всеми на нем строениями и доходами «правоверным христианом народу российского, в поветех воеводств Киевского, Волынского и Брацлавского» для основания здесь ставропигиального мон-ря «патриаршеского общего жития по великом Василью» и для открытия школы детям «так шляхетским, яко и местским». Т. е., дарительница завещала построить на указанном участке земли мон-рь, при котором бы действовала всесословная школа. 15 окт. 1615 г. запись о дарении была внесена в земские книги Киева, и в тот же день в бывшей усадьбе Галшки Гулевичевны поселился иером. Исаия (Копинский; впосл. митрополит Киевский), которому надлежало устроить здесь школу. Иером. Исаия входил в круг единомышленников архим. Елисея (Плетенецкого), что может служить косвенным подтверждением причастности последнего к созданию школы. Вскоре после открытия школы было создано и Киевское братство. Наиболее ранний список его членов датирован 4 янв. 1616 г.

Оригинальные документы 1615-1616 гг., связанные с основанием школы и братства, не сохранились, поэтому в совр. укр. историографии высказывались сомнения в достоверности гипотезы о создании школы именно в это время (подробнее см. Киево-Братский в честь Богоявления мужской монастырь). Тем не менее основание Киевского братства в эти годы подтверждается др. источниками. Напр., митр. Иосиф Вельямин Рутский в проекте введения в Киеве унии (ок. 1618-1619) указывал, что большой преградой этим планам стало «новое братство, начатое схизматиками (т. е. православными - Авт.) в Киеве тремя годами ранее без привилея его мосьци короля».

Об учебной программе Киевской школы в первые годы ее существования сохранились лишь отрывочные сведения. Очевидно, здесь преподавали грамматику, основы правосл. вероучения, слав., польск., греч. и лат. языки и основы риторики. Школа была всесословной. В нее принимались как дети духовенства, так и шляхтичи, мещане и казаки.

Значительному укреплению Братской школы способствовала материальная поддержка и покровительство гетмана П. К. Сагайдачного, который не позднее 1620 г. вместе со всем Войском Запорожским вступил в члены Киевского братства. Весной 1620 г. Иерусалимский патриарх Феофан IV, восстановивший православную иерархию в Киевской митрополии, проживал в Братском монастыре, где посещал новопостроенный (видимо, деревянный) монастырский храм, побывал в школе и странноприимном доме. До своей смерти (1622) гетман Сагайдачный был главным жертвователем братства. Из текстов стихотворений, составленных ректором Братской школы Кассианом (Каллистом) Саковичем на погребение Сагайдачного, известны имена 20 учеников школы. Это была, видимо, 1-я одновременная фиксация воспитанников школы. Смерть главного покровителя братства осложнила материальное положение как мон-ря, так и школы.

Митр. Иов (Борецкий) принимал меры к тому, чтобы получить офиц. разрешение властей Речи Посполитой на деятельность Братской школы в Киеве. Соответствующие прошения неоднократно отправлялись в Варшаву. 19 февр. 1629 г. кор. Сигизмунд III санкционировал своей грамотой деятельность Киевского братства. Однако упоминаний о Братской школе в Киеве эта грамота не содержала.

В 20-х гг. XVII в. Киевская школа становится лидирующим правосл. уч-щем в Речи Посполитой. В ней преподают некоторые учителя из Львовской Братской школы и др. учебных заведений. Вероятно, среди преподавателей школы в это время были и греки. Так, 3 июня 1620 г. патриарх Александрийский Кирилл I Лукарис издал грамоту о назначении афонского постриженика иером. Иосифа своим протосинкеллом и приказал ему прибыть «для науки и утверженья веры в Киев, и в Галич, и на Лвов, и на всю Белую Русь» (цит. по: Фонкич Б. Л. Из истории греческо-укр.-рус. культурных связей в 1-й пол. XVII в. // ВВ. 1991. Т. 52. С. 141-147).

В 1630 г. в Киеве свирепствовала эпидемия моровой язвы. Это заставило ректора Фому Иевлевича временно закрыть школу. Осенью 1630 г. ректор вместе с частью учеников школы выехал из Киева в с. Юрьевка (имение Киевского Золотоверхого во имя арх. Михаила мон-ря), где проживал митр. Иов (Борецкий). Лишь в янв. 1631 г. занятия возобновились, тем не менее после эпидемии материальное положение школы было тяжелым.

Митр. Петр (Могила). Фрагмент фрески ц. Спаса на Берестове. 1643 г. (Киев)

Митр. Петр (Могила). Фрагмент фрески ц. Спаса на Берестове. 1643 г. (Киев)

Дальнейшая история школы связана с именем свт. Петра (Могилы), ставшего в 1627 г. архимандритом Киево-Печерского мон-ря и к этому времени, по-видимому, уже составлявшего план масштабных церковных преобразований, в т. ч. и реформы системы образования. Стремясь открыть в Печерском мон-ре учебное заведение с передовой на то время системой обучения, архим. Петр не нашел, однако, поддержки у митр. Иова (Борецкого), опасавшегося возможного католического влияния и нежелательной конкуренции Братской школе. В завещании митр. Иов (Ɨ март 1631) потребовал не открывать в Киеве иные правосл. школы, кроме Братской: «За наперший и Церкве Божой и всему православному народови Российскому потребнейший пункт в том тестаменте остатное воли моее кладу, абы школы в братстве Киевском для цвичення деток хрестиянских, а нигде индей фундованы были под неблагословением приказую» (ПККДА. Т. 2. С. 406-410). Тем не менее после кончины митрополита архим. Петр приступил к реализации своего плана. 15 июня 1631 г. во Львове он подписал договор с наставниками Львовской Братской школы Исаией (Трофимовичем-Козловским) и Сильвестром (Косовым) об их переезде в Киев для преподавания в школе Печерского мон-ря. Школу было решено разместить в стенах Троицкого больничного мон-ря, расположенного на территории Верхней лавры, но пользовавшегося автономией и имевшего своего игумена. Архим. Петр приказал перевести старых и больных монахов в другое место, отдав Троицкий мон-рь под учебные классы и жилище учеников. Этот план был осуществлен, несмотря на сопротивление насельников Троицкой обители во главе с игум. Арсением; по приказу архим. Петра их высекли и заточили в темницу.

Преподавание в новой школе (или «гимназиуме») началось осенью 1631 г. Иером. Исаия (Трофимович-Козловский) стал ректором, а мон. Сильвестр (Косов) - префектом. В школу было набрано ок. 100 учеников. Основной упор в преподавании был сделан на изучение латинского и польского языков.

Открытие в Киеве еще одной школы повлекло за собой конфликт между архим. Петром и Киевским братством, обвинившим его в нарушении завещания митр. Иова. Конфликт усиливался и тем, что латино-польск. характером Лаврской школы были недовольны киевляне. Воспитанник Братской школы архим. Гавриил (Домецкий) писал, что «от неученых попов и казаков велие было негодование: на што латинское и польское училище заводите, чего у нас дотуду не бывало и спасались?.. Было хотели самого Петра Могилу и учителей до смерти побить: едва их уговорили» (Титов. 2003. С. 89). Сильвестр (Косов) в соч. «Exegesis...» (Exegesis, to iest danie sprawy о szkołach kiowskich i winickich - Сказание, или Справа, о школах киевских и винницких) (1635) писал, что нередко учителя Печерской школы, «исповедавшись, только и ожидали, что ими станут начинять желудки днепровских осетров или же одного огнем, а другого мечом отправят на тот свет» (Голубев. История КДА. 1886. Прил. С. 80).

Архим. Иннокентий (Гизель). Копия с портрета XVII в. (НКПИКЗ)

Архим. Иннокентий (Гизель). Копия с портрета XVII в. (НКПИКЗ)

В сложившейся ситуации архим. Петр был вынужден искать компромисс с Киевским братством. 30 дек. 1631 г. он подписал с ним акт об объединении Братской и Лаврской школ, в соответствии с к-рым обрел статус главного братчика и покровителя объединенной школы, названной Киевской коллегией (впосл.- Киево-Могилянская коллегия). Местом ее пребывания был определен Братский мон-рь. Ректором коллегии стал игум. Исаия (Трофимович-Козловский) (Фома Иевлевич в февр. 1632 покинул Киев, продолжив педагогическую деятельность в Могилёве). В 30-40-х гг. XVII в. должность ректора Киево-Могилянской коллегии занимали игумены Софроний (Почаский, 1638-1640), Леонтий (Бронкевич, ок. 1640), Игнатий (Оксенович-Старушич, 1640-1642), Иосиф (Кононович-Горбацкий, 1642/1643-1645), Иннокентий (Гизель, 1646-1650).

Большинство тех, кто прежде выражали недовольство созданием школы в Печерском мон-ре, были удовлетворены достигнутым соглашением. 5 янв. 1632 г. решение об объединении школ утвердил митр. Исаия (Копинский), потребовав при этом, чтобы за богослужением в Братском мон-ре поминалось его имя. 17 марта 1632 г. гетман И. Д. Петражицкий-Кулага от лица Войска Запорожского отправил архим. Петру послание, в котором обещал поддержку и покровительство со стороны казачества в устроении школы.

Объединенная школа была организована на принципах, ранее положенных в основу деятельности Лаврской школы: они были ориентированы на иезуитский школьный устав «Ratio studiorum». Cтав Киевским митрополитом, свт. Петр (Могила) ускорил проведение намеченных ранее реформ. Программа обучения в коллегии была существенно расширена. Главный упор по-прежнему делался на изучение латинского и польского языков, к-рые рассматривались как средство интеграции правосл. студентов в мир европ. науки и культуры, а также в общественную жизнь Речи Посполитой. Основательно преподавали поэтику и риторику. По мнению ряда исследователей, уже в это время в программу обучения были введены арифметика, геометрия и музыка. Под эгидой Киевской коллегии в Гоще и Виннице были открыты новые училища. Усилиями митр. Петра братство фактически утратило контроль над школой; упоминания о нем постепенно исчезают из документов.

Митр. Петр стремился сделать из Киевской коллегии полноценное высшее учебное заведение - академию, что требовало получения от властей Речи Посполитой разрешения на открытие в коллегии высшего - богословского - класса и документального закрепления нового правового статуса. Однако митр. Петр не смог получить подобное разрешение от польск. кор. Владислава IV. Более того, издав 14 марта 1633 г. привилей, подтверждавший права правосл. школ в Речи Посполитой, в 1634 г. польск. король своим указом запретил православным иметь в Киеве и др. городах Речи Посполитой лат. школы. Тем самым была поставлена под угрозу сама концепция образования, которую стремился реализовать митр. Петр. В том же году сейм Речи Посполитой постановил ограничить изучение философии в Киевской школе только логикой и диалектикой, а также не предоставлять коллегии права собственной юрисдикции. Запрет на преподавание в коллегии наук, следующих за диалектикой и логикой, был подтвержден и в привилее кор. Владислава от 18 марта 1635 г., который разрешил деятельность Киевской школы, но не в академическом статусе. Тем не менее митр. Петр продолжал развивать коллегию на прежних началах. Поскольку чтение полноценного богословского курса в Киеве было запрещено, выпускники коллегии для получения высшего богословского образования вынуждены были отправляться в католич. учебные заведения Короны Польской, а иногда и др. стран. До кон. 80-х гг. XVII в. правосл. студенты в Польско-Литовском гос-ве могли изучать богословие лишь в его католическом варианте. Это стало одним из факторов, обусловивших глубокое проникновение лат. схоластики в правосл. церковную науку.

Вероятно, первоначально школа располагалась в доме, подаренном братству Галшкой Гулевичевной. Однако местоположение этого здания точно не установлено. Нек-рые исследователи отождествляли его со зданием, использовавшимся впоследствии как поварня Братской обители. Но археологические исследования показали, что это строение было возведено лишь на рубеже XVII и XVIII вв. В 30-х гг. XVII в., после объединения 2 школ, в Братском монастыре была построена ц. во имя св. князей Бориса и Глеба с трапезной. Возможно, в том же здании располагались и учебные аудитории.

Среди прочего, митр. Петр завещал Братскому мон-рю неск. сел, вотчин, домов и дворов, серебряную посуду, принадлежавшую его семье, митрополичье облачение и митру, украшенные фамильными драгоценностями, серебряный крест, саккос и свою б-ку, состоявшую из 2131 книги. Коллегию он называл единственным подлинным приобретением за всю свою жизнь и просил исполнителей своего завещания сохранить ее на вечные времена.

Вскоре после смерти митр. Петра (Могилы) началась казацкая война под предводительством Б. М. Хмельницкого. Военные события отразились и на состоянии Киево-Могилянской коллегии. Так, летом 1651 г., во время вступления в Киев войск литов. гетмана Я. Радзивилла, Братский мон-рь и Киево-Могилянская коллегия были разграблены. В результате подписания Переяславского договора (1654) Киев стал пограничным городом и в течение неск. последующих десятилетий находился под постоянной угрозой разорения. В 1658 г. здания коллегии пострадали от пожара. В результате конфискаций земель, принадлежавших Братской обители на территории Речи Посполитой, материальное обеспечение коллегии еще ухудшилось. Возрождению коллегии способствовало назначение ее ректором в 1658 г. игум. Иоанникия (Галятовского (Голятовского)), к-рое состоялось при содействии еп. Черниговского Лазаря (Барановича) и киевского полковника В. Ф. Дворецкого. Бывший выпускник Киево-Могилянской коллегии, в 1657-1658 г. преподававший в ней риторику, игум. Иоанникий занялся ликвидацией последствий пожара, в к-ром сгорели монастырские и училищные корпуса.

В сент. 1658 г. в г. Гадяче состоялось подписание договора между гетманом И. Е. Выговским и представителями польск. кор. Яна II Казимира, предполагавшего создание федерации 3 равноправных гос-в: Польши, Литвы и «Великого княжества Русского» (в его состав должны были войти земли Киевского, Черниговского и Брацлавского воеводств). В Гадячском договоре шла речь и о предоставлении Киево-Могилянской коллегии статуса академии, а также «преррогатив и вольностей», аналогичных имевшимся у Краковской академии (состав учебного курса в коллегии специально не оговаривался). Предполагалось также, что все школы, созданные иезуитами, будут закрыты и перенесены за пределы указанных воеводств. Однако положения указанного договора не были воплощены в жизнь, поэтому коллегия не получила возможности реализовать на практике новый (по сути университетский) статус.

Вхождение Выговского в союз с Польшей вызвало военное столкновение с Москвой. В 1659 г., во время боевых действий в Киеве, здания Братского мон-ря были практически уничтожены и Киево-Могилянская коллегия закрылась на несколько лет. Работу школы удалось восстановить лишь в 1662 г. Однако уже в 1665 г. Киев пережил очередное разорение. Ректор игум. Иоанникий (Галятовский), по собственному признанию, 3 года вынужден был скитаться по Волыни и Литве, не имея своей обители. Все это привело к полному упадку школы. Положение коллегии осложнялось еще и непростыми взаимоотношениями между Киевской митрополией и московским правительством. Несмотря на заключение Переяславского договора (1654), Киевская митрополия осталась в каноническом ведении К-польского патриарха. Митр. Сильвестр (Косов) противился попыткам перевести митрополию из к-польской юрисдикции в московскую. И хотя в 1659 г. царь Алексей Михайлович специальной грамотой подтвердил все права Киево-Могилянской коллегии, в 1666 г. в ответ на просьбу гетмана И. М. Брюховецкого помочь обновить школу после ее разорения московское правительство решило упразднить коллегию. От закрытия школу спасло заступничество киевского воеводы П. В. Шереметева. Царь Феодор Алексеевич, воспитанник иером. Симеона (Полоцкого), стал покровительствовать Киево-Могилянской коллегии. Так, в 1681 г. он позволил инокам Братского монастыря раз в 3 года приезжать в Москву для сбора средств на содержание обители и школы.

Вместе с тем Киево-Могилянская коллегия, расположенная в городе, гос. принадлежность к-рого в условиях военного противостояния могла вновь измениться, стремилась не утратить поддержку и властей Речи Посполитой. В частности, в 1670 г. ректору игум. Варлааму (Ясинскому) удалось добиться того, что польск. кор. Михаил Корибут Вишневецкий издал привилеи, защищавшие имения Братского мон-ря, расположенные на территории Речи Посполитой, и разрешавшие использовать доходы от них на восстановление коллегии, разоренной в годы военных действий.

После 1650 г. ректорами Киево-Могилянской коллегии были игумены Лазарь (Баранович, 1650-1657), Мелетий (Дзик, 1657), Иосиф (Мещеринов, 1657), Иоанникий (Галятовский, 1657-1665), Варлаам (Ясинский, 1665-1673), Сильвестр (Головчич, 1673-1683), Иезекииль (Филиппович, 1684-1685).

В 1686 г. Киевская митрополия перешла в юрисдикцию патриарха Московского и всея Руси. В том же году Московское гос-во подписало Вечный мир с Речью Посполитой. Завершение периода военных потрясений привело к стабильности положения школы. Появилась возможность расширить учебную программу. Уже в 1689 г. игум. Иоасаф (Кроковский) впервые начал читать полный курс богословия в коллегии. К этому времени окончательно оформилось внутреннее устройство и процесс обучения в низших, средних и высших классах коллегии. В низших изучали фару (аналогию), инфиму, грамматику и синтаксисму; в средних преподавали пиитику и риторику; в высших - философию (а с 1689 - и богословие). Самым важным предметом в программе обучения была латынь. Греч. язык хотя и изучался, но был востребован в гораздо меньшей степени. Во главе коллегии стоял ректор, одновременно являвшийся и игуменом Братского мон-ря. До 1689 г. ректор, как правило, читал курс философии, а с 1689 г.- курс богословия. Чаще всего ректор избирался профессорской корпорацией и затем утверждался Киевским митрополитом, который мог испрашивать также согласие гетмана. Ректор осуществлял общее руководство учебным процессом, а также ведал всеми делами мон-ря. Он просматривал и одобрял учебные программы и подготовленные профессорами курсы лекций. Кроме того, ректор осуществлял функции «верховного судьи»: рассматривал жалобы, поступавшие на студентов от городских властей и мещан, а также улаживал конфликты между префектом и преподавателями. Префект был вторым лицом в коллегии после ректора, по существу - его заместителем. Он наблюдал за учебным процессом и дисциплиной. Ему принадлежало право определять уровень подготовки юношей, желавших начать учебу, и зачислять их (в зависимости от уровня знаний) в тот или иной класс. В его ведении находились также бурсы (студенческие общежития) и дома, в к-рых проживали студенты. Помощниками префекта являлись суперинтенданты из числа преподавателей и т. н. сеньоры из числа студентов, следившие за порядком в бурсах. Преподавательская корпорация пополнялась прежде всего за счет выпускников коллегии.

В посл. четв. XVII - нач. XVIII в. ректорами Киево-Могилянской коллегии были игумены Феодосий (Гугуревич, 1685/1686-1688/1689), Иоасаф (Кроковский, 1689-1690 и ок. 1693-1697), Пахомий (Подлузский, 1690-1691), Кирилл (Филимонович, 1691-1692) и Прокопий (Калачинский, 1697-1701).

Киево-Могилянская коллегия сохраняла всесословный характер. В XVII в. здесь обучались не только известные церковные деятели, но и практически вся укр. казацкая старшина. Количество студентов в 40-х гг. XVII в. исчислялось, по-видимому, несколькими сотнями. Однако годы «Хмельниччины» и последовавшей за ними «руины» привели к запустению коллегии. Численность студентов начала расти с 80-х гг. XVII в. и на рубеже XVII и XVIII вв. составляла ок. 1 тыс. чел.

Еще при жизни митр. Петра (Могилы) в коллегии сложилась традиция создания студенческих конгрегаций - объединений, имеющих определенную структуру и обряды посвящения. Главными задачами конгрегаций являлись наблюдение за моральным обликом их членов и поиск средств для помощи беднейшим из них. Вступая в конгрегацию, студенты давали клятву поддерживать коллегию до конца своих дней. Поэтому многие выпускники, заняв важные церковные и гос. должности, оказывали своей alma mater материальную помощь, а также всячески защищали ее интересы. Митр. Петр, возводя в епископский сан выпускников коллегии, также мог брать с них обещание заботиться о Киевской школе. Напр., Сильвестр (Косов) обещал «училищам брацким киевским, обители святой Богоявленской, и братиям в ных в учении труждающимся, идеже сам учихся и учих по силе… быти помощник и заступник вседушно всеми силами, елика мощно будет» (Титов. 2003. С. 126). В XVII в. в коллегии сложились и др. традиции. Так, здесь регулярно проводились публичные диспуты и устраивались театральные представления, сценарии для к-рых писали профессора, а в качестве актеров выступали студенты.

Во 2-й пол. XVII в. академические здания неоднократно разорялись и восстанавливались. К постройкам, имевшимся при жизни митр. Петра, в кон. XVII в. добавился Богоявленский собор, возведенный в 1693-1696 гг. при материальной поддержке гетмана И. С. Мазепы. Появившиеся тогда же планы строительства новых учебных корпусов были реализованы позднее. Во 2-й пол. XVII в. главной святыней Братской обители стала Киево-Братская икона Божией Матери. Впосл. в коллегии сложилась традиция еженедельно читать акафисты перед этой иконой.

В. В. Бурега

Кон. XVII - нач. XIX в.

В 1693 г. в Москву отправилась депутация во главе с ректором коллегии игум. Иоасафом (Кроковским). При поддержке Киевского митр. Варлаама (Ясинского) и гетмана Мазепы цари Петр и Иоанн Алексеевичи выдали игум. Иоасафу 2 грамоты (11 янв. 1694). Первая из них утвердила за Братским мон-рем все его имения. Вторая предоставила коллегии право преподавать богословие, принимать на обучение детей всех сословий и подтвердила за коллегией право на внутреннюю автономию. Т. о., коллегия получила частичное подтверждение университетских прав. Но право на внутреннее самоуправление не уберегло коллегию от конфликтов с властями Киева. Устраивая в городе беспорядки, студенты отказывались отвечать перед магистратским судом, и мещане направляли жалобы в Москву. Все это заставило митр. Варлаама обратиться к царю Петру I с просьбой еще раз подтвердить автономные права коллегии. Одновременно в Москву с аналогичной просьбой обратился и гетман Мазепа. Митр. Варлаам просил митр. Стефана (Яворского) способствовать положительному решению вопроса. Воспитанник коллегии митр. Стефан лично попросил об этом царя, и 26 сент. 1701 г. Петр I издал грамоту, в к-рой Киевская школа была названа академией. Однако в перечне ее прав содержались в основном лишь те привилегии, которые уже были оговорены в 1694 г.

Грамота Петра I Киево-Могилянской коллегии. 1701 г. (ЦДIАК. Ф. 220. Оп. 1. Спр. 232)

Грамота Петра I Киево-Могилянской коллегии. 1701 г. (ЦДIАК. Ф. 220. Оп. 1. Спр. 232)

В историографии XIX - нач. ХХ в. издание Петром I грамоты в 1701 г. рассматривалось как поворотный момент в жизни коллегии. Исследователи акцентировали внимание на том, что грамота установила независимый от магистрата юридический статус киевских школ, предписала «ратным людям» разных полков, а также казакам и мещанам профессорам и спудеям «обид и утеснения не чинить». Также подчеркивалось, что грамота даровала коллегии новый статус - статус академии. Но употребление этого названия было, вероятно, следствием механического перенесения целых фраз из прошения о защите студентов от городского суда, к-рое было направлено в Москву могилянской корпорацией и Киевским митрополитом. Грамота 1701 г. лишь частично гарантировала учебному заведению статус автономии (от магистрата), четко регламентировала иерархию подчинения ректора и префекта и их власть над воспитанниками. Если первичная инстанция не справлялась со своими обязанностями, то следовало жаловаться на нее Киевскому митрополиту («первенствующему и полномочному началнику, архимандриту, игумену, ректору и пану», как называли его в одном из документов 2-й пол. XVIII в.), в ведомстве к-рого находились киевские «латинские школы». Когда же и тот не наводил порядок, то жалобы следовало принимать киевскому воеводе. О других аспектах независимости К.-М. а. в грамоте ничего не говорится, но известные факты из ее истории свидетельствуют об отсутствии полной автономии: профессора назначались только по благословению митрополита, архиерей мог пересматривать содержание курсов, без его воли не менялись академические внутренние правила-инструкции. Даже в ближайшее после издания грамоты время номинирование новоизбранного ректора не могло состояться без согласия гетмана, не говоря уже о подчинении К.-М. а. с 20-х гг. XVIII в. Синоду и о том, что назначения преподавателей зависели от воли монарха. До 60-х гг. XVIII в. в коллегии грамоту 1701 г. специально не выделяли как особый документ среди остальных привилегий. Специальный упор на термине «академия» в Киеве начинают делать лишь с 60-х гг. XVIII в., когда учебная корпорация коллегии с целью защитить себя от угрозы закрытия стремилась обратить внимание высших церковных и светских властей на особое отношение к академии со стороны монархов. И до 1701 г., и после коллегию называли академией, а в дальнейшем могли одновременнно именовать коллегией, латинскими школами и даже, как исключение, университетом (впрочем, университетом коллегию называл еще франц. инженер Г. Левассёр де Боплан, служивший в Речи Посполитой в 30-40-х гг. XVII в.). Обер-секретарь Сената И. К. Кирилов в соч. «Цветущее состояние Всероссийского государства» (1727), написанном с использованием сенатских материалов, ни разу не назвал коллегию академией, а только школой и уч-щем. Регулярное название «академия» закрепилось лишь во 2-й пол. XVIII в., когда была заведена и соответствующая печать.

Тем не менее рубеж XVII и XVIII вв. был важным этапом в истории коллегии, связанным не только с введением в программу богословия, но и с поддержкой школ гетманом Мазепой, а также со стремлением царя Петра I назначать на епископское служение и др. церковные послушания (в армию и на флот, настоятелями мон-рей, учителями епархиальных учебных заведений и др.) ученых монахов, прошедших обучение в коллегии. Такой порядок сохранялся до 2-й пол. XVIII в. 30 апр. 1754 г. вышел указ, по к-рому при поставлении на важнейшие церковные должности были предоставлены равные возможности малоросским и российским монахам, в то время как ранее преимущество было за первыми; по указу от 17 февр. 1765 г. усложнялся перевод монахов в российские епархии - с этого времени он был возможен только в случае крайней нужды и только с ведома Синода. Но и после выхода этих указов могилянских выпускников среди архиерев и черного духовенства было весьма много. На гражданскую службу в Россию переезжали и светские воспитанники коллегии.

В кон. XVII - нач. XVIII в. стабилизировалась ситуация в Гетманщине, что не могло не способствовать развитию академии. В 90-х гг. XVII в. приводилось в порядок хозяйство Богоявленского монастыря, Мазепа подтвердил собственность монастыря на принадлежавшие ему земли и пожаловал новые угодия. Гетман выделил средства и на строительство нового учебного помещения для школ (1703-1704; 2-й этаж и конгрегационная Благовещенская ц. при корпусе достроены при поддержке Киевского митр. Рафаила (Заборовского) в 30-х гг. XVIII в., церковь освящена в 1740 г.; это здание сохр., но было неск. перестроено в XIX в.). В благодарность гетману академия некоторое время называлась Могило-Мазепианской, а позже - Могило-Заборовской в честь Киевского митрополита. Гетман начал ежегодно выделять академии по 200 р. из войскового скарба и по 1 тыс. золотых бурсакам - самым бедным студентам, живущим в бурсе. После Мазепы эти выдачи прекратились, а 200-рублевые были возобновлены лишь в 1741 г. Со 2-й пол. 60-х гг. XVIII в. они увеличились до 500 р. с «экономической суммы», выделяемой через Киевскую губ. канцелярию.

Национальный ун-т «Киево-Могилянская академия». Фотография. 2013 г.

Национальный ун-т «Киево-Могилянская академия». Фотография. 2013 г.

1700-е - 60-е годы XVIII в. считаются периодом наибольшего расцвета академии. Полный курс обучения длился 12 лет (на практике могло быть и больше из-за задержки в нек-рых классах или временного прекращения занятий) и состоял из 8 школ: в фаре (или аналогии) в течение года изучали элементарную слав., польск. и частично лат. грамматику, в следующих трех - инфиме, грамматике и синтаксиме (по году) - совершенствовались в умении писать по-латыни, в пиитике, или поэтике (1 год), учились составлять поэтические произведения разного жанра, в риторике (1 год) обучались искусству красноречия, в философии (2 года) штудировали логику, физику, метафизику, иногда - этику. Богословский курс (сначала 4-годичный, с 1775 - 2-годичный, с 1798 - 3-годичный) кроме собственно богословских наук включал предметы, необходимые для совершения церковного служения. В 6 низших классах изучались катехизис, арифметика и, вероятно, геометрия.

На процесс обучения студентов в академии влияли общеевроп. тенденции модернизации и секуляризации образования. Кроме основных курсов с 1738 г. ввели изучение немецкого, а с 1753 г.- франц. языка, с 1766 г. стали преподавать географию, сокращенный курс всеобщей истории, с 1783 г.- рус. язык. С 1788 г. имелись отдельные классы «чистой» и «смешанной» математики.

Митр. Петр (Могила) основал академическую б-ку, подарив коллегии свои книги. Со временем академическое книжное собрание стало одним из богатейших на территории Украины. К 1780 г., когда б-ка насчитывала более 8 тыс. книг, собрание пострадало от пожара, как, вероятно, и часть академического архива. Потери восстанавливались благодаря дарениям, присоединению к общему фонду созданной в 1768 г. бурсацкой б-ки с учебной лит-рой и покупкой печатной продукции.

В XVIII в. сохранялось сложившееся ранее внутреннее устройство К.-М. а. Преподаватели избирались ректором и префектом гл. обр. из киевского ученого монашества или выдвигались Киевской духовной консисторией, утверждались Киевским митрополитом. Часто профессорами становились могилянские воспитанники. Со 2-й пол. XVIII в. некоторые представители белого духовенства или светские преподаватели обучали иностранным языкам (видимо, именно их называли тогда бакалаврами).

По-прежнему в академии учились студенты, принадлежавшие к разным сословиям. Хотя в 1682 г. киевский воевода приказывал «впредь в Киев и в Печерский монастырь поляков никово... пускать... не велеть», подозревая их в шпионаже, царская грамота 1694 г. и ее подтверждение в 1701 г. разрешили обучение в Киеве правосл. студентов, гл. обр. уроженцев укр. и белорус. земель Речи Посполитой.

В инструкции митр. Рафаила (Заборовского) «Leges academicae» 1734 г. подчеркивалось, что «в академию для приобретения познаний принимается каждый, откуда бы кто ни прибыл, свободный человек всякого состояния и звания, только бы исповедывал восточную христианскую веру и был способен к учению». Т. о., в академию поступали приехавшие не только с украинских земель, но и россияне, белорусы, сербы, румыны, греки, молдаване. Иногда встречаются упоминания о студентах калмыках, бывш. иудеях, римо-католиках, униатах, старообрядцах. Главными условиями их приема в академию были принятие присяги на верность имп. престолу и переход в Православие.

В академии обучались и дети «сильных мира»: казацкой старшины, мещанской верхушки и шляхты. По отдельным упоминаниям (регулярные списки студентов составлялись с 1737, с 1739 в них вносили только имена детей духовенства) известно, что в 30-50-х гг. XVII в. в Киеве обучались гл. обр. представители шляхты (более 67%). Мещанские, казацкие и священнические дети составляли примерно по 10% на каждую группу. Из них более 63% составляли выходцы из Русского и Киевского воеводства, уроженцы белорусских территорий и в меньшей степени Московского царства. На рубеже XVII и XVIII вв. количество могилянских студентов возрасло и предположительно могло достигать 1 тыс. чел. (данные о 2 тыс. базируются на сомнительном источнике и не подтверждаются критической проверкой). В 1727 г. в академии насчитывалось 651 чел. Количество студентов уменьшилось во 2-й пол. 30-х гг. XVIII в., во время войны с Портой, и с подорожанием жизни в Киеве и составляло в 1737 г.- 367 чел., в 1738 г.- 494, в 1739 г.- 536 чел. С 40-х гг. XVIII в. студенческая корпорация увеличивалась: в 1740 г. обучалось 567 чел., в 1741 г.- 687, в 1742 г.- 822, в 1743 г.- 902, в 1744 г.- 1110, в 1764 г.- 1159 чел. С 1766 по 1769 г. количество студентов превышало 1 тыс. чел. ежегодно, но к 1772 г. уменьшилось до 487, что связано с эпидемией чумы в Киеве. В последующие годы студенческая корпорация снова увеличилась и в 1777-1780 гг. насчитывала более 800 чел., а в нач. XIX в. в среднем составляла 1,2 тыс. юношей.

Печать Киево-Могилянской академии. XVIII в.

Печать Киево-Могилянской академии. XVIII в.

60-е годы XVIII в. были в истории К.-М. а. тревожными. Состоянием учебного заведения и характером обучения («по назначению своему для духовенства», как утверждал бывш. могилянский воспитанник из мелкой шляхетской семьи Г. С. Винский, к-рый в 60-х гг. XVIII в. обучался в Киеве) были недовольны гетман К. Г. Разумовский и казацкая старшина. В 1763-1764 гг. они предлагали Синоду кардинально реформировать «школы»: отобрать у академии экономические ресурсы и открыть в ее стенах ун-т. Об уровне недовольства академией со стороны шляхетства свидетельствуют наказы, переданные их представителями в Уложенную комиссию 1768 г., в к-рых (в 7 из 10 текстов) предлагалось открыть учебное заведение нового типа.

Не менее критическое отношение к «школам» было и со стороны имп. власти. Екатерина II обвиняла воспитанников академии в «ненасытном властолюбии», а после ликвидации гетманства в 1764 г. в особой инструкции советовала новоназначенному президенту Малороссийской коллегии гр. П. А. Румянцеву обратить внимание на академию, где «обучающиеся богословию и определяющие себя здесь к чинам духовным в самых малороссийских училищах по развратным правилам римского духовенства заражаются многими ненасытного честолюбия началами». Но могилянская корпорация сумела получить поддержку киевского генерал-губернатора и напомнила о царском признании заслуг заведения, подтвержденных грамотой 1701 г. В ответ на казацкие претензии и апелляцию старшины, что К.-М. а. была основана гетманом Сагайдачным, профессора привели данные об основании учебного заведения в кон. XVI в. (т. е. до времени Сагайдачного и даже не казаками) и о роли Галшки Гулевичевны в этом процессе. Ректор академии Киевский митр. Самуил (Миславский) в 1763-1764 гг. составил новую инструкцию в ответ на обвинения в консервативном подходе к обучению студентов. Этот документ содержал отдельные положения из проекта реформирования российских епархиальных школ (напр., введение географии, хотя и в «немецкой школе»); Самуил (Миславский) в процесе подготовки инструкции изучал опыт зарубежных учебных заведений и старался его использовать в академии, рекомендовал для обучения студентов пользоваться пособиями, изданными АН, Московским ун-том и Кадетским корпусом. Тем не менее исследователи оценивают документ 1763-1764 гг. не как попытку кардинальной реформы, а как реставрацию и улучшение традиц. модели образования в академии.

Во 2-й пол. XVIII в. К.-М. а. вместе с др. укр. коллегиями постепенно преобразовывалась в полноценное духовное учебное заведение. Среди ее воспитанников начинали преобладать выходцы из семей священно- и церковнослужителей (в нач. XIX в. более 80% студентов). При этом во 2-й пол. XVIII в. количество представителей светских сословий не уменьшалось, но постоянно возрастала численность студентов из семей иереев и церковнослужителей. Обучались дети священников из Киевской епархии, территория к-рой изменилась в связи с новым адм. делением в кон. XVIII в. После введения положений духовно-учебной реформы 1798 г. обучение в академии было направлено на подготовку священников. В 80-х гг. XVIII в. усилиями Киевского митр. Самуила (Миславского) учебное заведение после частичных изменений программы по образцу народных уч-щ (введение занятий по рисованию, геометрии, алгебре, истории, географии и др., преподавание одного предмета в разных классах (концентрический метод)) стало главной окружной академией для Черниговской, Новгород-Северской и Слуцкой семинарий (с 1788). Положения реформы 1798 г., введенные в Киеве в февр. 1799 г., регулировали жизнь «школ» до 1817 г. Учебный курс состоял из 7 классов: одногодичный нижний, средний и высший грамматические, 2-годичные поэзии, риторики, философии и 3-годичный богословия. Кроме традиц. и ранее введенных секулярных предметов в нач. XIX в. в программу включили новые дисциплины (в 1800/01 уч. г. открыт класс нотного пения, в 1802/03 уч. г.- медицины (существовал до 1805), 1807/08 уч. г.- высший исторический и географический класс). Эти дисциплины должны были способствовать качественной подготовке будущего духовенства, а также учителей для семинарий. После проведения реформы 1798 г. в Киевском академическом округе уже насчитывалось 8 подведомственных семинарий: Белгородская, Брацлавская, Житомирская, Минская, Новороссийская, Переяславская, Харьковская и Черниговская.

Первое деревянное здание бурсы появилось в коллегии во времена митр. Петра (Могилы). В деревянном корпусе без фундамента воспитанники-бедняки жили и обучались с 1719 г. до пожара 1766 г. В 1763-1765 гг. на берегу Днепра построили деревянную бурсу на каменном фундаменте. Когда и ее уничтожил пожар 1775 г., на старом фундаменте начали возводить каменный «сиротопитательный бурсацкий дом», а в 1810-1811 гг. к нему пристроили 2-й этаж. В бурсе оборудовали больничные комнаты, а в 1798-1799 гг. открыли «шпиталь» (затем больницу), рядом с домом построили поварню и пекарню, а в 1805 г.- столовую. В бурсацком комплексе работала баня, были сараи, погреба, б-ка. В «сиротопитательном доме» существовал распорядок дня воспитанников, контролировалось их времяпрепровождение (о таком контроле в более ранние времена неизвестно).

В посл. десятилетия XVIII в. изменилось и экономическое положение К.-М. а. После секуляризационной реформы 1786 г. учебное заведение (уступавшее по экономическому потенциалу Харьковской коллегии) было переведено на казенное содержание, академия получала 9 тыс., с 1797 г.- 12 тыс. р. в год. В ходе реформы Братский мон-рь был ликвидирован (возобновлен в 1799) и ректором академии чаще всего являлся настоятель киевского Златоверхого мон-ря. После закрытия Братской обители первоначально планировалось переместить академию в Киево-Печерскую лавру, но этот проект не был реализован. Во время пожара 1811 г. пострадали гл. обр. крыши и частично внутренняя отделка каменных зданий.

Кардинальное изменение системы высшего духовного образования в империи началось в 1809 г. с СПбДА; в 1814 г. на основании нового устава открылась Московская Духовная Академия. К.-М. а. была временно закрыта в 1817 г. По новому уставу 1814 г. учебное заведение начало свою деятельность в 1819 г. Т. о., 1817 г. разъединил 2 этапа в киевском академическом образовании - ранний и новый. Для нового этапа характерно разделение на начальные, средние и высшие школы с соответствующими программами, возрастное деление студентов по классам, четкое разделение на светские и духовные учебные заведения. В XIX в. преобладало мнение, что история КДА исчисляется неск. веками. В XX в. исследователи разделяли историю 2 учебных заведений - К.-М. а. и КДА.

В энциклопедии «Києво-Могилянська академiя в iменах» помещены статьи более чем о 1,5 тыс. чел., собрана и систематизирована информация о ее воспитанниках. В стенах К.-М. а. получали образование мн. студенты, впосл. причисленные правосл. Церковью к лику святых, занимавшие высшие церковные посты в Российской империи и за ее пределами, известные церковные деятели, представители светской элиты, прославившиеся вкладом в развитие образования, в изучение истории, лит-ры, философии, музыки, архитектуры.

М. В. Яременко

В 1640 г. свт. Петр (Могила) по просьбе господаря Василия Лупу направил в Молдову группу учителей во главе с бывшим ректором Киево-Могилянской коллегии игум. Софронием (Почаским), к-рые создали в Яссах школу по киевскому образцу. Выходцы из Киева оказали решающее влияние на развитие книгопечатания в Молдове и Валахии. В 1642 г. на церковном Соборе в Яссах, одобрившем подготовленное в Киеве под рук. свт. Петра (Могилы) «Православное исповедание веры», присутствовали 3 представителя коллегии: Исаия (Трофимович-Козловский), Игнатий (Оксенович-Старушич) и Иосиф (Кононович-Горбацкий).

С 40-х гг. XVII в. также складываются регулярные контакты коллегии с Москвой. Выходцы из Московского гос-ва были и в числе студентов, и в числе преподавателей коллегии. Нек-рые исследователи полагают, что программа церковных реформ митр. Петра могла оказать влияния на развитие образования в Московском царстве. В апр. 1640 г. по поручению митр. Петра иером. Игнатий (Оксенович-Старушич) обратился к царю Михаилу Феодоровичу с предложением открыть в Москве мон-рь, «чтобы в том монастыре общежительного киевского Братского монастыря старцы живучи… боярских и простого чину детей греческой и словенской грамоте учили» (АЮЗР. Т. 3. С. 47). Однако тогда это предложение не было принято. В мае 1649 г. царь Алексей Михайлович обратился к Киевскому митр. Сильвестру с просьбой отправить в Москву ученых киевских монахов - знатоков греч. языка и латыни для исправления Библии. В ответ на эту просьбу по благословению митр. Сильвестра и при содействии ректора коллегии игум. Иннокентия (Гизеля) в Москву были посланы выпускники коллегии - иеромонахи Епифаний (Славинецкий) и Арсений Сатановский (Корецкий). 12 июля 1649 г. в Москве они активно включились в проводимую книжную справу. С 1673 г. по поручению царя Алексея Михайловича иером. Епифаний возглавлял работу по созданию нового перевода Библии. Скончавшийся в 1675 г. в Чудовом монастыре старец Епифаний завещал Киево-Печерскому и Братскому монастырям деньги и книги.

Др. представителем коллегии, трудившимся во 2-й пол. XVII в. в Москве, был иером. Симеон (Полоцкий). Его мировоззрение сложилось под сильным лат. влиянием, он стал богословским оппонентом иером. Епифания, в большей мере ориентированного на греч. традицию. В 1665 г. в Заиконоспасском в честь Нерукотворного образа Спасителя московском мон-ре открылось уч-ще, руководитель к-рого иером. Симеон преподавал здесь латынь и польск. язык, грамматику, риторику, поэтику и философию. Средства на содержание школы выделил царь Алексей Михайлович. Покровителем иером. Симеона был избранный 31 янв. 1667 г. на Большом Московском Соборе (1666-1667) предстоятелем Русской Церкви патриарх Московский и всея Руси Иоасаф II, который с интересом и симпатией относился к ученому укр. духовенству - выпускникам Киево-Могилянской коллегии.

Патриарх Иоасаф II высоко оценил представленную ему 15 февр. 1669 г. книгу «Мир с Богом человеку, или Покаяние святое, примиряющее Богови человека, учением, от Писания Святого и от учителей церковных собранным», изданную в Киеве в 1669 г. Ее автором считают архим. Иннокентия (Гизеля), бывшего ректора коллегии. Патриарх Иоасаф II также оказал покровительство прибывшему в апр. 1669 г. в Москву выпускнику коллегии протопопу Иоанну Шматковскому, приверженцу вхождения укр. земель в состав Московского гос-ва. Он снискал особую благосклонность патриарха Иоасафа II, к-рый назначил его настоятелем московского храма ап. Иоанна Богослова в Бронной слободе. Патриарх надеялся открыть с его помощью школу при ц. св. Иоанна Богослова. Однако этот проект, видимо, не был реализован.

В 1685 г. при Заиконоспасском московском монастыре была основана Эллино-греческая (впосл. Славяно-греко-латинская) академия, устроенная по образцу Киевской коллегии.

В XVIII в. выпускники К.-М. а. во многом влияли на развитие церковной жизни в России. Царь Петр I вызывал киевских профессоров в Москву (позже в С.-Петербург) и способствовал назначению их на епископские кафедры в пределах России. Ученым монахам настолько часто приходилось покидать Киев, что в К.-М. а. возникали сложности с замещением вакансий. С 1700 по 60-е гг. XVIII в. выпускники академии занимали большинство архиерейских кафедр на территории совр. России. За это время епископами стали ок. 70 воспитанников К.-М. а., еще несколько десятков киевских ученых монахов стали настоятелями монастырей на территории России. Киевские монахи назначались для служения в дипломатических представительствах Российской империи. Выпускниками академии были первые начальники Русской духовной миссии в Пекине архимандриты Иларион (Лежайский) и Антоний (Платковский). Только в годы царствования Екатерины II выпускники академии лишились прежней привилегии при назначении на архиерейские кафедры. Однако и с 1760 по 1817 г. епископами стали ок. 30 воспитанников академии. На местах служения выходцы из Киева, как правило, открывали школы по образцу К.-М. а. Так, ими были основаны школы в С.-Петербурге, Москве, Архангельске, Астрахани, Вятке, Казани, Костроме, Новгороде Великом, Смоленске, Суздале, Твери.

Неотъемлемой частью истории К.-М. а. являются и ее связи с белорус. землями, к-рые традиционно входили в юрисдикцию Киевской митрополии. Братское движение на рубеже XVI и XVII вв. в равной степени охватило как украинские, так и белорус. территории. Так, ректор Братской школы Иевлевич был уроженцем Могилёва. Сохранившиеся списки свидетельствуют, что в Киеве обучались студенты, приходившие из Белоруссии. В XVII-XVIII вв. для епископского служения в Белоруссию регулярно направлялись преподаватели и ректоры Киевской школы: Сильвестр (Косов), Иосиф (Кононович-Горбацкий), братья Иосиф и Иероним (Волчанские), Амвросий (Юшкевич), Михаил (Козачинский) и др. Но наиболее известным воспитанником К.-М. а., служившим на территории Белоруссии, был свт. Георгий (Конисский), в 1755 г. возглавивший Могилёвскую кафедру. По его инициативе была учреждена Могилёвская ДС по образцу К.-М. а. В качестве преподавателей в нее были приглашены выходцы из Киева. Свт. Георгий защищал права правосл. населения Речи Посполитой.

В XVIII в. возникли связи К.-М. а. с юж. славянами. Так, в 1733 г. Киевский митр. Рафаил (Заборовский) по просьбе Карловацкого митр. Викентия (Йовановича) направил к австр. сербам группу киевских учителей, которые открыли школу в г. Сремски-Карловцы. Ее ректором стал Мануил Козачинский (впосл. епископ Михаил). С 20-х гг. XVIII в. выходцы с Балкан регулярно приезжали в Киев для получения образования. С 1721 по 1762 г. в академии обучалось 28 серб. студентов (Петров Н. И. Воспитанники Киевской академии из сербов с начала синодального периода и до царствования Екатерины II (1721-1762) // ИОРЯС. 1904. Т. 9. Кн. 4. С. 5). Выпускники академии сыграли важную роль в становлении серб. богословской мысли. Окончившие академию еп. Дионисий (Новакович) и архим. Иоанн (Раич) стали наиболее известными серб. церковными писателями XVIII в.

В списках студентов К.-М. а. в XVIII в. есть имена греков, молдаван, валахов, болгар и выходцев из Венгрии (видимо, жители совр. Закарпатской Украины). Нек-рые из них становились известными церковными деятелями у себя на родине. Выпускником академии был К-польский патриарх Констанций I. Однако основную массу «иностранных» студентов в академии в XVIII в. составляли выходцы из Речи Посполитой. Окончив обучение в Киеве, они, как правило, возвращались на родину. Их деятельность была направлена на сохранение и развитие правосл. Церкви в Речи Посполитой. Нек-рые из них по окончании учебы продолжили служение в России, напр., уроженец Галичины, свт. Павел (Конюскевич), занимал Тобольскую кафедру.

Выпускники К.-М. а. оказывали влияние не только на церковную жизнь, но и на развитие науки и культуры. Возможно, первым театром в России стал придворный театр, созданный в Москве иером. Симеоном (Полоцким). В 1702 г. свт. Димитрий (Савич (Туптало)) открыл театр в Ростове, а в 1703 г. свт. Филофей (Лещинский) осуществил 1-ю театральную постановку в Тобольске. Авторами драматических произведений были архиеп. Феофан (Прокопович), свт. Георгий (Конисский) и др. воспитанники академии. Особый вклад воспитанники академии внесли и в муз. культуру России и Украины. В академии существовал не только один из лучших киевских хоров, но и оркестр. Под влиянием итал. певч. школы в академии получило развитие партесное (многоголосное) пение. Здесь сформировались яркие композиторская и исполнительская школы, оказавшие решающее влияние на развитие российской как церковной, так и светской музыки.

Из стен академии вышло немало выдающихся медиков, в т. ч. основоположник акушерства в Российской империи Н. М. Амбодик-Максимович, основоположник российской эпидемиологии Д. С. Самойлович и главный врач Киевского военного госпиталя Д. М. Велланский.

Много могилянцев было и среди российских историков, переводчиков, издателей, журналистов. Некоторые воспитанники академии сделали в России политическую карьеру. Напр., светлейший кн. А. А. Безбородко, фактически руководивший внешней политикой России, первый министр народного просвещения Российской империи гр. П. В. Завадовский, министр юстиции и министр уделов Д. П. Трощинский, посол Российской империи в Неаполе, К-поле и Риме А. Я. Италинский и др.

Библеистика

Несмотря на то что свт. Петр (Могила) стремился создать в Киеве полноценное высшее учебное заведение (академию), в котором преподавались бы все науки, включая высшие классы философии и богословия, польский кор. Владислав IV привилеем от 18 марта 1635 г. разрешил преподавать в коллегии науки «не выше логики и диалектики». Эта норма неоднократно подтверждалась и впосл. (напр., Зборовским договором 1648 г., Польским сеймом 1650 г., привилеем кор. Михаила от 10 окт. 1670 г.). Гадячский договор между гетманом Выговским и Речью Посполитой (сент. 1658) предполагал преобразование Киевской коллегии в академию. Однако положения этого договора не были воплощены в жизнь. Т. о., до кон. 80-х гг. XVII в. в Киевской школе не было богословского класса. При этом в рамках курса философии студентам могли предлагать отдельные богословские темы.

Открытие в Киево-Могилянской коллегии богословского класса стало возможным лишь после окончательного вхождения Киева в состав Московского гос-ва. В 1689 г. ректор игум. Иоасаф (Кроковский) начал читать в Киево-Могилянской коллегии полноценный курс богословия. Грамота московских государей Петра и Иоанна от 11 янв. 1694 г. окончательно утвердила за Киевскими школами право преподавать «не токмо поетики и риторики, но и философии и богословии учения» (цит. по: Петров. 1895. С. 51).

С этого времени и до 1775 г. полный курс богословия был рассчитан на 4 года. Языком преподавания была латынь. Для чтения лекций по богословию назначался один преподаватель. Как правило, он прочитывал 4-летний курс, после чего для чтения курса богословия назначался другой преподаватель. С 1689 по 1751 г. известны имена 16 преподавателей богословия в К.-М. а. При вступлении на кафедру каждый из них давал присягу в том, что обязуется преподавать в согласии с учением Церкви и не будет предлагать студентам ничего нового или «противного благочестию». Затем он читал «префацию» (пробную лекцию) в присутствии ректора, учителей и учеников высших классов. Курс богословия на рубеже XVII и XVIII вв. представлял собой набор отдельных тем (трактатов), каждая из которых преподавалась в течение нескольких месяцев. Порядок последовательного раскрытия темы в каждом трактате примерно одинаков: определяются ключевые понятия, к ним ставятся основные вопросы и даются ответы. Ответ на каждый вопрос распадался на несколько положений; каждое доказывалось текстами из Свящ. Писания, из сочинений отцов и учителей Церкви, а также западных схоластов. Затем приводились и опровергались возможные возражения против доказанных положений. Кроме традиционных занятий важное место в учебном процессе занимали регулярные диспуты. Т. о., методика преподавания богословия в К.-М. а. следовала средневековой схоластической традиции, в основе которой лежало воспроизведение и комментирование авторитетных текстов. При составлении богословских курсов профессора опирались прежде всего на сочинения Фомы Аквинского, а также его комментаторов, включая католических богословов XVII в. Знакомство с католической традицией осуществлялось через латино-польские руководства по богословию. Киевские профессора лишь исключали из них разделы, входившие в явное противоречие с православным учением.

Наиболее ранний из дошедших до нас курсов богословия, читавшихся в Киеве, принадлежит префекту коллегии иером. Стефану (Яворскому; впосл. митрополит). Он был прочитан с 1693 по 1697 г. Известны несколько студенческих записей этого курса, позволяющих судить как о его содержании, так и о порядке и времени чтения отдельных трактатов. Курс содержал следующие трактаты: 1) «О таинстве воплощения» (De incarnationis mysterio; начат 18 окт. 1693), 2) «О таинствах» (De sacramentis; начат 10 февр. 1694), 3) «О добродетели и таинстве Покаяния» (De virtute et sacramento poenitentiae; окончен 23 февр. 1695), 4) «О грехе» (De peccatis), 5) «О благодати» (De gratia; окончен 28 июня 1695), 6) «О богословских добродетелях» (De virtutibus theologicis), 7) «Об ангелах» (De angelis; окончен 5 марта 1696), 8) «О блаженстве и конечной цели» (De beatitudine et ultimo fine; окончен 7 апр. 1696), 9) «О человеческих действиях» (De actibus humanis; окончен 10 июня 1696), 10) «О справедливости» (De justitia), 11) «О Боге Едином в Троице и троичном в единстве» (De Deo uno in trinitate et trino in unitate; окончен 2 июня 1697). Эти трактаты не представляли собой цельной программы и не охватывали всего объема христианского учения. Большинство трактатов в курсе иером. Стефана содержало полемические разделы, направленные против католиков и протестантов. В отличие от программ иезуитских коллегиумов в программе Киевской школы кон. XVII в. нет специальных трактатов по пастырскому богословию и каноническому праву. Вместе с тем в некоторых трактатах присутствуют разделы, которые могут быть отнесены к нравственному богословию.

В нач. XVIII в. курсы богословия в К.-М. а. выглядят более продуманными, хотя и их нельзя считать целостной богословской системой. Напр., богословский курс игум. Иннокентия (Поповского), который он читал в 1701-1705 гг., состоял из следующих трактатов: 1) «О Боге Благом, Великом, Едином и Триедином», 2) «О законе и справедливости», 3) «О священном таинстве воплощения Бога Слова», 4) «Об ангелах и человеке», 5) «О таинствах», 6) «О добродетелях, пороках, грехах, оправдании и заслугах», 7) «О богословских добродетелях веры, надежды и любви», 8) «О покаянии». Ректор игум. Христофор (Чарнуцкий), преподававший богословие в 1706-1710 гг., разделил свой курс на 11 трактатов, однако по объему и содержанию они мало чем отличались от курса игум. Иннокентия.

Хотя профессора богословия старались исключить из своих лекций темы откровенно католического происхождения, все же некоторые латинские доктрины в их курсах сохранились. Это прежде всего учение о времени пресуществления Св. Даров и о непорочном зачатии Девы Марии. На Киевском Соборе 1689 г. в ответ на требование Московского патриарха Иоакима ректор и префект дали обещание «о Евхаристии Святой мудрствовать согласно с греческим православным учением», однако в богословских курсах нач. XVIII в. по-прежнему встречается латинское мнение по этому вопросу. Так, в лекциях игум. Иннокентия прямо говорится, что пресуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы совершается не «силою молитвы священнодействующего иерея», а «силою слов Христа: «Примите, ядите, сие есть Тело Мое...»» Подобного мнения придерживался и игум. Христофор. В своих лекциях он поясняет, что евхаристическое преложение происходит в момент произнесения установительных слов Христа Спасителя, а иерей после произнесения этих слов молится уже не о преложении даров (ср. ст. Анафора), а «о том, чтобы преложенные дары Бог обратил в пользу нашего освящения» (цит. по: Вишневский. 1903. С. 222-225). Лишь игум. Иосиф (Волчанский), преподававший богословие в 1719-1725 гг., в своем курсе отказался от этого мнения.

Также киевские богословы в кон. XVII - нач. XVIII в. разделяли учение о непорочном зачатии Божией Матери. Иннокентий (Поповский) и Христофор (Чарнуцкий) в лекциях говорили о совершенной непричастности Пресв. Богородицы первородному греху. Однако игум. Иосиф (Волчанский) в своем курсе уже излагал 2 мнения, указывая, какие аргументы приводились богословами как в подтверждение, так и в опровержение суждения о непорочном зачатии Девы Марии. В целом можно сказать, что учение о непричастности Божией Матери первородному греху считалось в 1-й пол. XVIII в. в К.-М. а. «благочестивым мнением». Как сторонники, так и противники этого мнения не подвергались осуждению.

Киевские богословы вполне в лат. духе излагали учения о первородном грехе, об оправдании, о происхождении человеческих душ. В богословских курсах присутствовали ссылки даже на постановления зап. Соборов (прежде всего Тридентского) по этим вопросам. Вместе с тем в лекциях безоговорочно отвергались католические доктрины об исхождении Св. Духа «и от Сына» (Filioque) и о власти папы над Церковью. Католическая Церковь нередко именовалась «схизматической» и даже «еретической».

Заметным своеобразием отличаются богословские лекции 1711-1715 гг. игум. Феофана (Прокоповича; впосл. архиепископ). Он первым попытался создать целостную структуру богословского курса, предполагавшую его разделение на введение (prolegomena) и 2 тематические части: «О веруемых» (De credendis) и «О творимых» (De faciendis). Первая часть (по современной классификации) должна была представлять собой курс догматического богословия, а 2-я - нравственного. Курс догматики в свою очередь разделялся у архиеп. Феофана также на 2 части: о Боге в Себе (ad intra) и о Боге вовне (ad extra). За время своего преподавания он успел прочесть лишь следующие трактаты: 1) «О богословии», 2) «О Священном Писании», 3) «О Соборах, Предании и изречениях отцов о богословских предметах», 4) «О Боге в Самом Себе», 5) «О тайне Святой Троицы», 6) «О взаимоотношениях Божественных Лиц и особенно об исхождении Святого Духа только от Отца», 7) «О творении и всеобщем промысле», 8) «О безгрешном состоянии человека». Первые 3 трактата представляют собой введение в богословие; 4, 5 и 6-й относятся к первой части догматики (о Боге в Самом Себе); 7-й и 8-й - ко второй части догматики (о Боге вовне). Очевидно, что некоторые темы заимствованы автором у протестант. теологов.

Хотя курс богословия был прочитан архиеп. Феофаном не в полном объеме, в сохранившихся рукописях им представлен и план дальнейших лекций. Тем не менее непосредственные преемники архиеп. Феофана на богословской кафедре продолжали читать разрозненные трактаты, фактически не восприняв его новшеств. Реформа богословского курса в академии, намеченная архиеп. Феофаном, была осуществлена лишь в 50-60-х гг. XVIII в. благодаря усилиям ректора архим. Георгия (Конисского) и архим. Самуила (Миславского). В 1782-1784 гг. Самуил (Миславский), тогда уже архиепископ, издал в Лейпциге полный курс богословия архиеп. Феофана (Прокоповича).

Двухтомный труд архим. Иринея (Фальковского; впоследствии епископ) «Компендиум христианского православного догматико-полемического богословия» (Christianae, Orthodoxae, Dogmatico-polemicae Theologiae... Compendium), созданный по плану архиеп. Феофана (Прокоповича), сразу после опубликования в 1802 г. стал учебником не только в Киевской, но и в других академиях. Как сам автор указал в заглавии, его труд является сокращенным изложением (компендиумом) системы архиеп. Феофана (Прокоповича). Здесь курс догматического богословия разделен на 18 книг, объединенных в 2 больших раздела: о Боге в Себе (ad intra) и о Боге вовне (ad extra). Некоторые исследователи считали, что, хотя еп. Ириней (Фальковский) следует плану догматики архиеп. Феофана (Прокоповича), 6 последних книг (13-18) написаны им самостоятельно (см.: Булашев. 1883. С. 490). Сам же автор пишет, что 6 последних книг созданы «на основании набросков того же Феофана». Подробнее см. в ст. Ириней (Фальковский).

Из сохранившихся богословских курсов видно, что в 1-й пол. XVIII в. нравственное богословие не преподавалось как самостоятельный предмет. В 30-х гг. XVIII в. архиеп. Рафаил (Заборовский; впосл. митрополит) предпринял попытку назначить для чтения лекций по нравственному богословию специального преподавателя, однако это новшество тогда не прижилось. Более того, лекции по нравственному богословию даже в составе общего богословского курса в систематическом виде не читались до 60-х гг. XVIII в. Так, хотя архиеп. Феофан (Прокопович) и выделял сочинения по нравственному богословию в особый раздел - «О творимых» (De faciendis), ни в одной из сохранившихся его рукописей нет трактатов из этого раздела.

До 60-х гг. XVIII в. программы преподавания богословия в К.-М. а. в отличие от программ остальных дисциплин не были унифицированы. Лишь после утверждения в 1759 г. в должности ректора архим. Самуила (Миславского) началось составление новой академической инструкции, которая должна была регламентировать преподавание не только в низших и средних, но и в высших классах (философском и богословском). Эта инструкция была утверждена митр. Арсением (Могилянским) 30 дек. 1763 г. Она является наиболее подробным описанием учебной, административной и воспитательной деятельности академии за все время ее существования. Это была 1-я инструкция, установившая порядок преподавания богословия. Богословский курс был рассчитан, как и прежде, на 4 года. Инструкция предписывала строить преподавание на основании Свящ. Писания, а его истины следовало подкреплять учением отцов, «которые прилежно писали о догматах». Также к изучению богословия признавались полезными «Деяния и разговоры Вселенских и Поместных Соборов». Новейшие инославные писатели могли привлекаться к составлению богословских курсов с условием обязательной проверки их суждений истинами Свящ. Писания и Свящ. Предания Восточной Церкви. Весь богословский курс разделялся по инструкции на 3 части: «Введение», «О веруемых» и «О творимых». «Введение» включало следующие темы: 1) о природе богословия (название, сущность, предмет, основания, разделение и метод богословия); 2) о началах богословия; 3) о свойствах или качествах Свящ. Писания (авторитет, необходимость, ясность, совершенство и правильное истолкование текста); 4) о частях Свящ. Писания, или о канонических его книгах; 5) об авторитете Соборов, Предании и писаниях св. отцов. Часть «О веруемых» имела разделы: 1) о Боге в Себе и 2) о Боге вовне. Первая охватывала темы: о бытии Божием, Его сущности и общих божественных свойствах; о тайне Св. Троицы; о взаимоотношениях Божественных Ипостасей и о способах Их познавания. Разд. «О Боге вовне» включал темы: 1) о творении видимого и невидимого мира и общем промысле; 2) о состоянии падшего человека; 3) о всеобщей благодати Божией для человеческого рода; 4) о воплощении Сына Божия (о Лице Его и природах, «двойном составе и трояком служении»); 5) о Евангелии и Законе; 6) о предопределении и отвержении; 7) о возрождении, суде и восстановлении; 8) о «таинстве» ВЗ и НЗ; 9) о Церкви; 10) о церковных таинствах. Часть «О творимых» охватывала темы: 1) о добрых делах вообще; 2) о природе, определении и разделении их; 3) об основании, содержании, форме и цели добрых дел. По нструкции впредь надо было читать богословие по этому плану, «а всякого курса вновь не сочинять». Преподавателям богословия также предписывалось не только излагать правосл. учение, но и опровергать учения ложные, а также по возможности сообщать ученикам сведения из церковной истории (см.: Серебренников. 1897. С. 149-150). Очевидно, план преподавания богословия, утвержденный в 1763 г., был создан при решающем влиянии богословской системы архиеп. Феофана (Прокоповича), исключая лишь части откровенно лютеранского происхождения.

Важная перемена в преподавании богословия в К.-М. а. произошла после назначения на Киевскую кафедру митр. Гавриила (Кременецкого). В 1775 г. новоназначенному ректору архим. Кассиану (Лехницкому) митр. Гавриил предписал читать курс богословия в течение 2 (а не 4, как прежде) лет. Следуя этому предписанию, архим. Кассиан, по собственному признанию, «всемерно старался все спасительные о важнейших богословских делах наставления как возможно кратко, но ясно учащимся предложить» (цит. по: Петров. 1906. С. 598). Новое изменение в продолжительности богословского курса связано с указом Синода от 31 окт. 1798 г.: обучение в богословском классе должно было длиться 3 года. В нем предписывалось изучать «краткую церковную историю с показанием главных эпох, герменевтику, систему догматико-полемической и нравственной богословии и пасхалию; сверх того, читать Священное Писание с объяснением труднейших мест, да книги: Кормчую и о должностях приходского священника; толковать публично по воскресным дням пред литургиею апостольские Послания по правилам герменевтики с присоединением нравоучений». Кроме того, в богословском классе студенты обязывались писать и произносить в храме проповеди (Акты и документы, относящиеся к истории Киевской академии. Отд. 3. К., 1910. Т. 1. С. 99). В таком виде программа богословского класса просуществовала до 1817 г. Как видно из отчетов об учебном процессе в нач. XIX в., в академии по-прежнему главным пособием для изучения догматики служил курс архиеп. Феофана (Прокоповича), а нравственное богословие преподавалось по руководству чеш. католич. теолога В. Шанцы (Schanza W. De theologia morali positiones locis S. Scripturae et traditionis illustratae. Brunae, 1780. 2 t.).

С историей К.-М. а. связано становление философского образования и зарождение академического типа философии на землях вост. славян. Воплощая по замыслу свт. Петра (Могилы) православную модель школы, сочетающей гуманитарное образование с религиозно-нравственным воспитанием, академия в философской составляющей обучения опиралась на апробированные в Европе образовательные практики иезуитов. Как и в иезуитских коллегиях высшего типа, философский класс, обучение в к-ром осуществлялось только на латыни, занимал промежуточное место между филологическим и богословским классами. Двухлетнему, как правило, изучению философии предшествовало 6-летнее последовательное обучение в грамматических (фара, инфима, грамматика, синтаксис), поэтическом и риторическом классах.

По формальным признакам философская традиция, сложившаяся в иезуитских коллегиях и ун-тах, не слишком отличалась от средневековой и в этом смысле справедливо называется «второй схоластикой»: европ. школьная философия ХVI-ХVII вв. все так же сохраняла подчиненность теологии и являлась искусством рационального мышления, взращенного на почве комментирования и интерпретации авторитетных текстов. Как и в эпоху средневековья, в гуманистической школе XVI-XVII вв. наивысший авторитет сохраняла философия Аристотеля, интерпретированная в согласии с христианским вероучением. Характер этой интерпретации проясняют установки иезуитского школьного устава «Ratio studiorum», регламентировавшего деятельность учебных заведений ордена: преподаватели философии должны были опираться на учение Аристотеля, вместе с тем их предостерегали от слепого следования античному мыслителю и обязывали «исправлять» его взгляды в соответствии с христианской догматикой, а также подвергать критике тех толкователей Аристотеля, чьи комментарии противоречат христ. вере.

Реализации указанных целей способствовала методика преподавания, выработанная в иезуитских ун-тах и коллегиях еще в XVI в.: изучение философии, как и других учебных дисциплин, осуществлялось здесь по специальным учебникам («курсам», «руководствам»). Учебник одного из крупнейших представителей «второй схоластики» - португ. профессора философии Педру да Фонсеки «Основы диалектики» (Institutiones dialecticae), опубликованный в Лиссабоне в 1564 г., впосл. выдержал 53 издания. Методика иезуитов была воспринята и могилянскими профессорами философии, значительная часть к-рых имела опыт обучения в иезуитских учебных заведениях и при составлении собственных философских курсов руководствовалась как печатными, так и рукописными учебниками философов-иезуитов, распространенными на территории Речи Посполитой.

Использование учебника наилучшим образом подходило тому способу изучения философии «в классе», к-рый практиковала вслед за иезуитскими школами и К.-М. а.: студенты записывали курс под диктовку профессора (именно этим обстоятельством объясняется наличие множественных рукописных воспроизведений сравнительно небольшого количества сохранившихся могилянских курсов философии). Тесную связь со схоластической традицией обнаруживает изложение курсов в форме «разрешения спорных вопросов» (quaestiones disputatae). Рассмотрение каждого из вопросов предполагало его формулирование в виде тезиса-утверждения, определение соответствующих понятий, изложение различных воззрений на предмет, разоблачение и опровержение тех из них, которые являются ложными, и, наконец, выведение единственно правильного суждения, к-рого следовало придерживаться. Своеобразной компенсацией монологической формы аудиторных занятий служили диспуты, призванные привить студентам навыки владения схоластической техникой разрешения спорных вопросов (эта унаследованная от средневек. школы форма освоения предмета практиковалась в К.-М. а., так же как и в иезуитских учебных заведениях, только в философском и богословском классах). Учебные («домашние») диспуты, проводившиеся по субботам и в конце каждого месяца под руководством профессора, назначавшего защитника (defendens) и 3 оппонентов (oppugnans), закрепляли усвоение изложенного материала. Публичные диспуты проводились по завершении учебного года и демонстрировали общий уровень философской подготовки студентов, а также овладения навыками истолкования, опровержения, аргументации, составлявшими неотъемлемые элементы образованности и принадлежности к «ученому сословию». Кроме того, систематическое проведение диспутов в высших классах преследовало и воспитательную цель, соответствующую одному из краеугольных принципов иезуитской педагогики, воспринятых в академии,- соревновательности в обучении.

Первые действия, направленные на введение философского компонента образования в К.-М. а., осуществлялись уже на начальном этапе ее истории, связанном с деятельностью Киевской братской школы, где в числе традиц. дисциплин тривиума преподавалась диалектика, знакомящая с азами философских знаний. Рукописи свидетельствуют о том, что, несмотря на отсутствие офиц. разрешения на открытие философского и богословского классов в коллегии, полноценные философские курсы, включавшие логику, физику и метафизику, читались здесь уже с сер. 40-х гг. XVII в. (с нач. ХVIII в. отдельные преподаватели философии включали в состав своих курсов и этику).

По данным совр. исследователей рукописного наследия К.-М. а., сохранились записи порядка 30 курсов философии, прочитанных с кон. 30-х гг. XVII до нач. 50-х гг. XVIII в. (их основной корпус находится в НБУВ ИР). Наиболее ранние из них - курсы еп. Иосифа (Кононовича-Горбацкого) («Subsidium Logicae», 1639-1640) и архим. Иннокентия (Гизеля) (1645-1647), впервые изложившего не только диалектику и логику, но и физику и метафизику («Opus totius philosophiae», 1646-1647). После довольно продолжительного перерыва в деятельности К.-М. а. в период руины (с 60-х до 80-х гг. XVII в.) преподавание философского курса возобновляется с сер. 80-х гг. XVII в., приобретая полновесный и систематический характер. Убедительным свидетельством этого являются рукописи философских курсов митр. Иоасафа (Кроковского) (читал лекции, вероятно, в 1684-1686, 1686-1688), митр. Стефана (Яворского) (1691-1693), игум. Прокопия (Калачинского) (1693-1695), игум. Иннокентия (Поповского) (1699-1702), игум. Христофора (Чарнуцкого) (1702-1704), иером. Илариона (Ярошевицкого) (1704-1705), архиеп. Феофана (Прокоповича) (1706-1708), игум. Сильвестра (Пиновского) (1711-1713; возможно, курс 1713-1715 гг.), архиеп. Иосифа (Волчанского) (1715-1717; 1717-1719), игум. Илариона (Левицкого) (1719-1721; 1723-1725), архиеп. Платона (Малиновского) (1721-1723), еп. Амвросия (Дубневича) (1725-1727; 1727-1729), архиеп. Стефана (Калиновского) (1729-1731), игум. Иеронима (Миткевича) (1733-1735), архим. Сильвестра (Кулябки) (1735-1737; 1737-1739), архим. Михаила (Козачинского) (1739-1741; 1741-1743; 1743-1745), архим. Гедеона (Сломинского) (1745-1747), свт. Георгия (Конисского) (1747-1749; 1749-1751).

Тезис в честь ректора игум. Прокопия (Калачинского). Гравюра. Нач. XVIII в.

Тезис в честь ректора игум. Прокопия (Калачинского). Гравюра. Нач. XVIII в.

Важным источником для изучения философского наследия К.-М. а. являются тезисы, выносившиеся на философские диспуты. Среди описанных в лит-ре - 7 печатных, являющихся памятниками гравюрного искусства (к 2013 местонахождение большинства из них неизв.; в полном виде, содержащем не только изображение, но и текст, уцелели лишь философские и богословские тезисы 1691 г., защищенные под рук. о. Силуана (Озёрского), курс к-рого не сохранился, и философские тезисы 1708 г., защищенные под рук. архиеп. Феофана; известные среди искусствоведов как «Коклюзия Обидовского» и «Тезисы в честь И. Мазепы», указанные экземпляры находятся соответственно в Отделе эстампов РНБ в С.-Петербурге и в Народном музее в Варшаве), а также 6 рукописных (выявлены среди философских курсов кон. ХVII - 1-й пол. ХVIII в., хранящихся в НБУВ ИР).

Построение философских курсов ХVII-ХVIII вв. отображает представление могилянцев о структуре философского знания как такового, выраженного в логике («словесной мудрости»), физике («естественной мудрости») и метафизике («преестественной мудрости»). В отличие от иезуитских учебных заведений, философские курсы которых предполагали в качестве обязательных компонентов помимо логики, физики и метафизики этику и математику, К.-М. а. не придавала последним нормативного статуса. В частности, разделы, посвященные изложению этики, присутствуют в курсах лишь нескольких могилянских профессоров (архиеп. Феофана (Прокоповича), архиеп. Стефана (Калиновского), игум. Иеронима (Миткевича), архим. Сильвестра (Кулябки), архим. Михаила (Козачинского) и свт. Георгия (Конисского)); математическая же составляющая есть лишь в одном курсе архиеп. Феофана. В содержательном же отношении философские курсы К.-М. а. демонстрировали значительную зависимость от иезуитских канонов.

Раздел логики состоял, как правило, из 2 частей - диалектики, или малой логики (dialectica, logica minor), являвшейся нередко заключительной частью риторического курса, и рациональной философии, или большой логики (philosophia rationalis, logica major). Для киево-могилянских профессоров, как и для их иезуитских коллег, изучение диалектики и рациональной философии имело важную прикладную цель - обеспечение студентов логическим инструментарием, необходимым для участия в диспутах (о значении, придаваемом могилянцами искусству диспута, убедительно свидетельствует, напр., курс логики архиеп. Феофана (Прокоповича), одна из книг которого посвящена «законам и правилам надлежащего ведения диспута»).

Так же как и в иезуитских учебных заведениях, диалектическая часть философских курсов в К.-М. а. была вводной, читалась в течение 2 месяцев и охватывала формально-логическую проблематику, давая студентам самые общие представления о «трех операциях ума» (понятии, суждении и силлогизме). Диалектика как наука правильного размышления предусматривала знакомство студентов с формами мышления (понятием, суждением и умозаключением) и правилами их образования, а также овладение навыками определения, различения и аргументации.

В рамках «большой логики», читавшейся на протяжении 6-8 месяцев, освещались проблемы, определенные аристотелевским «Органоном». Эта часть философского курса К.-М. а. помимо формально-логического включала значительный гносеологический компонент.

Натурфилософская часть, или физика (philosophia naturalis, рhysica), составлявшая самую большую часть киевских курсов философии (ее изложение занимало ок. 10 месяцев), содержала анализ начал и причин природных вещей, объясняла понятия материи и формы, их соотношение, сущность и специфику природы, свойства и разновидности тел, понятие души, ее типы и потенции и т. д. Основанные на физических трактатах Аристотеля натурфилософские разделы курсов могилянских профессоров содержали и попытки их реинтерпретации с учетом как конфессиональной специфики, так и актуальных естественнонаучных знаний, отражая тем самым одну из характерных тенденций европ. школьной философии кон. XVI-XVII в. Излагая натурфилософию, могилянские профессора не ограничивались аристотелевской проблематикой. Однако упоминания об идеях Н. Коперника и Г. Галилея, содержащиеся в их курсах, отнюдь не свидетельствуют о наличии в последних «деистических и пантеистических тенденций», усмотренных советской историко-философской лит-рой. Выразительная схоластически-теологическая окраска оставалась характерной чертой могилянских «физик» и в 1-й пол. XVIII в.

Метафизика, трактовавшаяся как наука о сверхъестественном, преподавалась в К.-М. а. по «схеме», традиционной для эпохи «второй схоластики» и предусматривавшей разделение между «первой философией», имеющей своим предметом наиболее универсальные предикаты вещей, высшие принципы реальности, и «божественной наукой», сосредоточенной на реальности нематериальной. Метафизическая часть философских курсов в К.-М. а. была довольно краткой (она изучалась ок. месяца) и излагалась в 2 книгах: в 1-й речь шла о сущем, его началах, свойствах и видах, о субстанциях и об акциденциях; 2-я учила о Боге, Его свойствах (атрибутах) и доказательствах бытия Божия, а также о духовных сущностях, т. е. об ангелах.

Те из киевских профессоров, кто включали в свои изложения этику, делали ее либо завершающей частью курса (архиеп. Феофан (Прокопович), архим. Сильвестр (Кулябка), игум. Иероним (Миткевич)), либо следующей после логики (архиеп. Стефан (Калиновский), архим. Михаил (Козачинский), свт. Георгий (Конисский)). Рассматривая этику как науку о правилах должного поведения, они фактически воспроизводят традиционную для школьной философии своего времени схему изложения моральной философии, основой к-рой является аристотелевское понимание счастья как цели всей человеческой деятельности. Их краткие этические сочинения, тесно связанные по тематике с «Никомаховой этикой» Аристотеля, изложены в типичной для школьной философии XVI-XVII вв. схоластической технике.

Уже первое специальное исследование рукописей философских курсов К.-М. а., осуществленное выпускником академии Д. К. Вишневским в нач. XX в., выявило фактическую идентичность их структуры и содержания, свидетельствующую о том, что «преподаватели философии Киевской Академии свои лекции составляли, не самостоятельно изучая Аристотеля и его комментаторов, а списывая и переделывая, насколько кто мог, целые трактаты из печатных и рукописных философских учебников, преподававшихся в различных иезуитских латино-польских академиях и коллегиях» (Вишневский. 1903. С. 205). Новейшие исследования, выявившие в большинстве сохранившихся философских курсов К.-М. а. наличие дословных текстуальных совпадений, лишь подтвердили выводы Вишневского.

Отсутствие проявлений оригинального философского творчества в курсах могилянских профессоров объясняется как неимением самостоятельного статуса философии, подчиненной богословию, так и принципиальными особенностями заимствованной К.-М. а. модели философского образования, ориентированной не на продуцирование собственных воззрений, а на комментирование авторитетных мнений. Не последнюю роль сыграла и организация учебного процесса, способствовавшая сохранению свойственной еще эпохе средневековья профессиональной «всеядности» преподавателей: начиная свою академическую деятельность в низшей школе и переходя вместе с учениками из класса в класс, ежегодно они осваивали новые для себя предметы преподавания, что отнюдь не стимулировало развитие их творческих устремлений. Кроме того, чтение философского курса вменялось в обязанность префектам К.-М. а., обремененным повседневной адм. деятельностью и требованиями академической инструкции «тщательным быть в деле своем». Фактически для каждого из перечисленных профессоров занятие философией являлось не осознанным жизненным выбором, а «производственной необходимостью», эпизодом в академической и церковной карьере. Едва ли не единственным исключением был архиеп. Феофан (Прокопович), стремившийся в научной деятельности преодолеть рамки иезуитских образовательных практик.

В 50-х гг. XVIII в. преподаватели и студенты перешли к освоению вольфианской философской системы, утвердившейся на кафедрах ведущих европ. ун-тов в эпоху Просвещения. Принятию ее в К.-М. а. немало способствовала пригодность этой системы для рационального обоснования религ. истин, которое составляло в понимании киевских профессоров основную задачу философского образования. Однако, несмотря на содержательную дистанцию, лежащую между аристотелизмом «второй схоластики» и вольфианской рациональной философией, основанной на достижениях математики и естествознания, в методике преподавания изменений практически не произошло. Сменивший латино-польск. руководства учебник вольфианца Фридриха Христиана Баумейстера «Elementa philosophiae» успешно занял место «авторитетного источника», овладеть которым предписывалось «не точию безъ упущения единаго листа, но без оставления и единаго термена» (Акты и документы, относящиеся к истории Киевской Академии. Отд. 2. К., 1906. Т. 3. С. 83).

Отказ от нек-рых привычных атрибутов иезуитской модели образования вовсе не означал смены образовательных парадигм: даже во 2-й пол. XVIII в. киевские профессора сохраняли привычный уклад и преданность схоластической традиции. В преподавании философии определенные конструктивные изменения наметились с введением в учебные программы российских духовных школ краткой истории философии (1798), а также с подготовкой студентами философского класса «диссертаций» - письменных работ, предназначенных для публичного провозглашения. В содержательном же аспекте преподавание философии в академии с сер. XVIII в. до закрытия в 1917 г. не претерпело никаких изменений.

Значимость философского наследия могилянских профессоров заключается не в выработке оригинальных учений, а в преодолении укоренившегося с древнерус. периода предубеждения против рационального постижения мира, в формировании фундамента философского образования, соответствующего европ. стандартам, в создании базы для его развития в восточнослав. культурах.

Эти дисциплины относились в К.-М. а. к средним классам. Изучение латыни как традиционного языка преподавания гуманистической школы осуществлялось в этих классах путем овладения теорией и практикой поэтического творчества и красноречия. Помимо нравственного воспитания и подготовки к изучению теологии киевские курсы поэтики и риторики готовили студентов к участию в политической и культурной жизни Речи Посполитой, Гетманщины, позже - Российской империи.

В 1-м классе (аналогии, или фаре) воспитанников учили читать и писать на лат., слав. и греч. языках. Во 2-м классе (инфиме) обучали грамматическому разбору. В классе грамматики прочитывали грамматики указанных языков с детальным филологическим разбором. В классе синтаксимы наряду с другими занятиями практиковались в устных и письменных переводах. Воспитанники младших классов и преподаватели этих курсов были обязаны изъясняться между собой на латыни, за ошибки учеников наказывали. Навыки отрабатывались также путем выполнения школьных заданий - «exercitiae» (экзерциций) и домашних работ - «occupationes» (оккупаций). По окончании низших классов воспитанники переходили в класс поэтики, затем - в класс риторики. Для перевода в следующий класс ректору предоставлялись кроме аттестации учителей оккупации и экзерциции воспитанников младших классов, стихи на лат., слав. и польск. языках, речи и письма учащихся средних классов.

Каждый преподаватель поэтики и риторики был обязан приготовить собственный курс лекций. Помимо того наставник поэтики должен был ежегодно писать комедию или трагедию для летних «гуляний»-рекреаций. Обычно преподаватель, читавший курс поэтики, в следующем году читал риторику. Но это правило не всегда соблюдалось. Напр., игум. Прокопий (Калачинский) читал риторику и в 1691/92 и в 1692/93 уч. годах.

Большинство сохранившихся рукописных курсов поэтики и риторики представляют собой студенческие конспекты лекций. В некоторых рукописях ошибки и описки исправлены аудиторами (наставниками из числа лучших студентов). Встречаются также подарочные копии, которые написаны хорошим почерком (напр., одна из рукописей курса поэтики, «Сад поэтический...» (1736), иером. Митрофана (Довгалевского)). Вероятно, некоторые рукописи продавались. На описанной Н. И. Петровым рукописи риторики 1658 г. приписка: «empta Crasnostaviae» (куплена в Красноставе).

Среди преподавателей курсов поэтики и риторики были выдающиеся проповедники и писатели: архиеп. Лазарь (Баранович), архим. Иоанникий (Галятовский), митр. Иоасаф (Кроковский), митр. Стефан (Яворский), архиеп. Феофан (Прокопович), еп. Лаврентий (Горка), свт. Георгий (Конисский) и др. Большинство курсов анонимны. Возможно, первыми наставниками поэтики и риторики в коллегии были молодые преподаватели, которых свт. Петр (Могила) отправил учиться за границу и которые вернулись в 1631 г. Некоторых преподавателей свт. Петр пригласил из Львова. Еп. Иосиф (Кононович-Горбацкий) обучался в католической Замойской академии. Позже риторику и поэтику, как и другие курсы, преподавали уже лучшие воспитанники самой коллегии, которые после alma mater усовершенствовали образование на Западе.

Курсы поэтики, составленные в К.-М. а., наряду с другими киевскими рукописями впервые описал и ввел в научный оборот Н. И. Петров. Нек-рые из рукописей в дальнейшем сгорели, затерялись или, наоборот, обнаружились. В. П. Маслюк в библиографии к исследованию «Латиноязычные поэтики и риторики XVII - 1-й пол. XVIII в.и их роль в развитии теории литературы на Украине» (1983) описал их историю и указал местонахождение сохранившихся текстов. Курсы риторики были описаны В. Д. Литвиновым (Стратий, Литвинов, Андрушко. 1982). Сохранились ок. 30 поэтик и ок. 100 риторик, написанных в К.-М. а. (часть курсов атрибутирована условно). Некоторые учебники доступны в неск. экземплярах, напр. риторика «Concha…» (Раковина…) в 5 рукописях (курс прочитан в 1698/99). Иногда трудно определить границу между поэтикой и риторикой, поскольку в академических учебниках после поэтики помещались риторические отрывки. По словам Н. И. Петрова, эти краткие риторические сведения служили, с одной стороны, пособием для поэтики (считалось, что без знания основ риторики овладеть поэтикой нельзя), с другой - приготовлением к курсу риторики. Благодаря этим предварительным правилам ученики сразу после перехода в класс риторики могли заниматься упражнениями. Кроме того, в соответствии со средневек. школьной традицией в конце каждого класса ученикам сообщалось, что будет в следующем. Возможно, именно потому в конце риторического класса иногда излагали диалектику, основы математики и т. д.

Киевские курсы словесности сохранились в рукописях. Только поэтика архиеп. Феофана «О поэтическом искусстве» (De arte poetica, 1705) была напечатана свт. Георгием (Конисским) в Могилёве в 1786 г. Существует также научное издание этого трактата (лат. текст, рус. перевод, комментарии см.: Феофан (Прокопович). 1961). Этот труд оказал большое влияние на лекции киевских профессоров 2-й пол. XVIII - нач. XIX в. Курс архиеп. Феофана состоит из предисловия и 3 книг, каждая из которых подразделяется на главы. В 1-й книге излагаются общие правила, способствующие образованию поэта («общая поэтика»). 1-я гл. повествует о происхождении, о превосходстве и пользе поэтического искусства, 2-я - о необходимости, о названии, об определении природы, о предмете и назначении поэзии. В 3-й гл. рассматриваются 2 необходимых условия, «создающие» стихотворца: поэтический вымысел, или подражание, и ритм речи, основанный на определенных правилах, или стихотворное мастерство. В главах 4-10 автор говорит о пользе, о приемах стиля, о подражании, о различных видах упражнений (синонимика, упражнения в передаче текста на другом языке, разными поэтическими размерами, в написании пародий и басен, в составлении поэтического описания, эпопеи, сравнений, похвалы, порицания).

Во 2-й и в 3-й книгах курса поэтики архиеп. Феофан рассматривает уже вопросы частной (прикладной) поэтики - отдельные роды и виды художественного творчества. 2-я книга посвящена эпической и драматической поэзии. 3-я книга повествует о буколической, о сатирической, об элегической, о лирической и об эпиграмматической поэзии. Отдельно говорится об оде и о стихе пентаметром. Далее речь идет об эпиграмме, о ее частях и достоинствах, о клаузуле (окончании). В отдельных главах содержатся примеры эпиграмм и текст под названием «Об эпитафии».

Иную структуру, др. формулировки и характер имеет поэтика иером. Митрофана (Довгалевского) «Сад поэтический, взращенный для собирания цветов и плодов стихотворной и прозаической речи в Киевской Могиляно-Заборовской академии для большой пользы украинскому садовнику и его православной родине в море Йордана и Марии в году, когда особенно прекрасный город приказал завоевать Озов, 1 сентября 1736 г.». Вместо предисловия - «Слово к современным садовникам поэзии» и «Вступление в поэтический сад». Курс состоит из 2 «ограждений» (частей): 1-е «ограждение» «охватывает поэтический сад, или саму поэзию вообще» (поэтику), 2-е «содержит очень полезные плоды Туллиевой Свады» (риторика, ориентированная на Цицерона). Поэтика состоит из 3 книг - «цветков», которые подразделяются на главы - «плоды». 1-я книга - о поэтическом искусстве в общем (об определении и о сути поэзии, о ее происхождении, о преимуществе и значении, о задачах, предмете и форме, о назначении, пользе и делении поэзии). Во 2-м «цветке» речь идет о родах стихов (польских и славянских) (о вспомогательных средствах лат. стихов, т. е. о просодии, стопе, складе, букве и т. д., об искусстве стихосложения вообще, о метре, стихе, стихотворных строфах и об их названиях, о наиболее употребительных и достойных изучения родах стихов). 3-я книга-«цветок» говорит о поэзии в частности: об эпической поэзии и о ее видах, о трагической поэзии, о комической поэзии, о сатирической, буколической и земледельческой поэзии, об элегической поэзии, о лирической поэзии или об одах, об эпиграмматической поэзии, о ее делении и частях, об эпитафии, об эмблеме, о символе и об иероглифе, о загадках как о поэтических произведениях, о захватывающей и курьезной поэзии и проч. Завершается 1-я часть (собственно поэтика) послесловием «к просвещенному садовнику поучительного сада поэтического искусства».

Второе «ограждение» иером. Митрофана (Довгалевского) повествует о тропах, о фигурах слов, о периодах, о нек-рых риторических местах, о «хрии». Фактически это начальные риторические сведения. Далее следуют «Венок поэзии», «Просительное слово к чистосердечному читателю, где автор в шутку просит прощения за ошибки», «Эпиграф к августейшему владыке» архиеп. Киевскому и патрону К.-М. а. Рафаилу (Заборовскому). Курс иером. Митрофана (Довгалевского), как и риторика архиеп. Феофана (Прокоповича) и мн. др. киевские курсы словесности, содержит также сборник различных лат. сентенций (florilegiа).

Как видно уже из заглавий, поэтика архиеп. Феофана отличается классическим характером, трактат иером. Митрофана барочный, метафорический. Эти курсы представляют собой не только 2 способа подачи материала, но и 2 полюса теоретико-литературной мысли. Так, все киевские поэтики можно условно разделить на 2 основные группы. Первые ориентированы на «высокое искусство» - античные и ренессансные трактаты, в них доминирует классическая составляющая. К этой группе относятся поэтики архиеп. Феофана 1705 г., еп. Лаврентия (Горки) 1707 г., свт. Георгия (Конисского) 1746 г. Др. курсы (по всей видимости, их большинство) отличаются «практическим подходом» и по образцу мн. польск. трактатов словесности ориентированы прежде всего на современную им многоязычную лит. практику. Уже в названиях мн. рукописей этой группы на 1-й план выходит барочная составляющая. Архиеп. Феофан и его единомышленники особо ценят эпическую поэзию, посвящая ей отдельную книгу, и не вспоминают о «мелких» жанрах (эмблемы, символы, загадки, курьезные стихи). Иером. Митрофан, наоборот, высоко ценит эти распространенные в эпоху барокко эпиграмматические произведения. Возможно, в зависимости от ряда факторов, в т. ч. и личных лит. вкусов, «классические» преподаватели на 1-й план выдвигали содержание, «барочные» - форму.

Анализируя структуру киевских курсов поэтики, Н. И. Петров выделяет в них общую и частную (прикладную) части. В 1-й излагались общие правила составления поэтических произведений, во 2-й, частной,- их виды, правила составления этих видов и приводились примеры. Первая часть была более неизменной и постоянной, между тем как во 2-й заметно развитие. Но даже в общей части киевские преподаватели нередко демонстрировали критический подход к излагаемому материалу. Одним из примеров является интерпретация высказывания Горация о необходимости для поэта соединять природное дарование с упорным трудом (см.: Horatius. Ars poetica. 408-411). В киевских поэтиках, напр. в «Rosa inter spinas…» (Роза между шипами…) (прочитана в 1696/97), поэзия понимается как плод полученных благодаря прилежному учению навыков, а одаренность вообще не принимается во внимание. Автор курса поэтики «Cedrus Apollinis…» (Аполлоновый кедр… 1702) Иларион Ярошевицкий, основываясь на текстах Горация, предлагает слушателям 4 составляющие возникновения художественного текста. На 1-е место он ставит природное дарование, на 2-е - мастерство, т. е. указания и предписания, поэтические основы и правила, на 3-е - практику. Четвертая составляющая - подражание, к-рое имеет большое значение как для ораторских, так и для поэтических способностей. Еще одну трактовку мысли Горация предлагает в поэтике 1705 г. архиеп. Феофан (Прокопович). Он пишет о 2 необходимых условиях становления поэта: поэтическом вымысле, или подражании, и ритме речи, основанном на определенных правилах, или стихотворном мастерстве. Можно сказать, архиеп. Феофан развивает мысль Горация. И наконец, автор поэтики «Hortus poeticus...» (Сад поэтический... 1736) иером. Митрофан (Довгалевский) полностью поддерживает римского классика в том, что ни природные способности без знания поэтического искусства, ни искусство без природных способностей не могут создать поэта. Как видно, киевские дидаскалы по-разному интерпретировали высказывание Горация о значении природного дарования и труда в становлении поэта. Т. о., следует признать, что обвинения в преклонении перед античными образцами и в слепом копировании западных трактатов, нередко выдвигавшиеся в адрес профессоров К.-М. а. историками литературы в XIX - нач. XX в., не имеют достаточных оснований. Тем не менее в киевских трактатах встречаются фрагменты, почти дословно повторяющие другие курсы или перефразирующие известные ранее высказывания.

Профессора К.-М. а. были знакомы с итал. ренессансными поэтиками: «О поэтическом искусстве» M. Дж. Виды (Vida M. G. De arte poetica. R., 1527), «Cемь книг поэтического искусства» Дж. Ч. Скалиджеро (Scaligero G. S. Poetices libri septem. Gen., 1561) и др., а также с написанными на основе трактатов эпохи Возрождения пособиями, в т. ч. с академической поэтикой Якоба Понтана «Три книги поэтических наставлений» (Pontanus J. Poeticarum institutionum libri tres. Ingolstadii, 1594). Р. Лужны считает очевидным факт решающего влияния на киевские поэтики польск. курсов, в частности «Praecepta poetica» М. К. Сарбевского. Авторитетными в К.-М. а. были также иезуитские курсы «Новое искусство остроумия» Якоба Мазена (1606-1681) (Masenius J. Ars nova argutiarum. Coloniae, 1649) и «Три книги поэтических наставлений» Герарда Йоханнеса Воссия (1577-1649) (Vossius G. J. Poeticarum institutionum libri tres. Amst., 1647). Из риторик помимо трактата Кипрьяну Суариша (1524-1593) в К.-М. а., как и в учебных заведениях всей Европы, популярным был трактат «Orator extemporaneus...» (Импровизированный оратор…) польск. иезуита Михала Радава (1615-1687). Косвенным свидетельством этого факта может считаться то, что среди старопечатных изданий, хранящихся в НБУВ, находится 6 экз. этой риторики. Б-ка К.-М. а. не раз пострадала от пожаров. Возможно, поэтому в Киеве не найдено ни одного экземпляра поэтик Скалиджеро и Понтана, трактат Виды есть только в издании 1766 г. Печатные зап. учебники были дороги, особенно в XVII в., поэтому среди киевских рукописей имеются переписанные трактаты Радава и Мазена. В киевских книгохранилищах находятся рукописи поэтик и риторик сер. XVII - 2-й пол. XVIII в., привезенные в К.-М. а. из учебных заведений др. городов.

В нек-рых киевских курсах поэтики можно встретить попытки систематизировать литературную практику и на основе ее анализа создать элементы теории, к-рые не встречаются в классических трактатах. Напр., 10 приемов начала эпитафии приводит риторика «Paraenesis» (Указание) (1725?). Примером самостоятельного развития в К.-М. а. теории словесности может служить разработанное ее преподавателями учение о «тренах» и «тренодии» (от греч. «плач», «погребальная песнь»). Представления о тренах в К.-М. а. формировались гл. обр. на основе отдельных положений из поэтики Скалигеро и на анализе текстов польск. поэта Я. Кохановского.

Особое место в киевских поэтиках занимают примеры. Благодаря им «прикладная поэтика» имела своеобразный выход в область лит. практики. В частности, она сыграла важную роль в становлении новой жанрово-стилевой системы лит-ры православно-слав. региона. Киевские преподаватели иллюстрировали свои высказывания не только фрагментами античных произведений, но и «образцовыми» текстами более поздних эпох, а также собственными сочинениями. В ранних трактатах доминировали примеры на латыни, со временем все больше использовались польск. и церковнослав. тексты.

Согласно описи Литвинова, большинство риторик построено по образцам античных и ренессансных руководств. Уже в названиях некоторых из них прослеживается четкая ориентация на Марка Туллия Цицерона: 3 курса называются «Arbor Tulliana…» (Древо туллианское…). Сохранились курсы «Orator e mente Tulliana… instructus» (Оратор, на туллианских образцах… обученный, 1687), «Сlassis Tulliana…» (Корабль туллианский… 1699), «Hortulus Tullianus…» (Садик туллианский… XVII в.), «Rostra Tulliana…» (Туллианская ростра… 1701). Риторика «Меthodus…» (Метод… 1713) написана по образцу основного учебника иезуитских коллегий - трактата «Три книги о риторическом искусстве, почерпнутые из Аристотеля, Цицерона и Квинтилиана» португ. иезуита Кипрьяну Суариша (Suàrez C. De arte rhetorica libri tres ex Aristotele, Cicerone et Quintiliano praecipue deprompti. Conimbircae, 1562).

Вероятно, барочных по характеру курсов риторики по сравнению с поэтиками меньше, хотя длинные барочные названия встречаются нередко. Напр., перевод полного лат. названия риторики архим. Илариона (Негребецкого) (1722) следующий: «Арго для состязающихся, на берегу Борисфена стоящий, к счастливым берегам красноречия российского Ясона перевозящий, или Способ всякого рода наставлений, а также правилами к лучшему понятию риторического знания направляющий к стремительным вершинам трудности, открытый в году, когда Арго, божественным духом позолоченный, несчастному миру избавление открыл, 1722-м». Барочные названия свойственны не только некоторым киевским риторикам, но и отдельным курсам др. учебных заведений. Речь идет о распространенном явлении, о тенденции эпохи. Литвинов обратил внимание, что краткая риторика «Ad majorem Dei gloriam…» (К вящей славе Божией… 1689), прочитанная в К.-М. а., написана в духе церковно-богословских риторик средневековья, но это скорее единичный случай. Гораздо чаще встречаются риторики смешанные. В одной из них Литвинов видит синтез античной и церковно-богословской риторик («Sacra…» (Таинство… XVII в.)). В риторике XVII в. без заглавия «римский орел» (общая часть в классическом ключе) соседствует с «польским орлом» (2-й, прикладной частью, нацеленной на решение современных автору задач). Т. о., как и в курсах поэтики, среди курсов риторики в К.-М. а. есть разнообразие.

В риторическом классе изучали собственно риторику и диалектику. Один из наиболее ранних киевских курсов риторики, к-рый относится к 1635/36 уч. г. и принадлежит еп. Иосифу (Кононовичу-Горбацкому), состоит из вступления и 3 трактатов. Во вступлении ставится вопрос о том, необходимо ли искусство для усовершенствования врожденного дарования оратора, является ли риторика искусством и в чем состоит долг оратора. 1-й трактат («О силе красноречия») толкует о нахождении, о расположении, об изложении, о произношении и запоминании материала. Во 2-м трактате исследуется ораторская речь (амплификация, чувства, части). 3-й трактат («О теме исследования») повествует о родах красноречия - торжественном, совещательном и судебном. Собственно риторика завершается эпилогом и указателем. В диалектике, которая в курсе еп. Иосифа (Кононовича-Горбацкого) следует за риторикой, объясняются суть предмета, термины, разновидности высказывания, что такое силлогизмы и т. д. Как полагает Литвинов, структура и содержание этого учебника указывают на осведомленность автора в античных теориях красноречия. Как и Цицерон, автор излагает теорию 3 стилей, говорит о необходимости для оратора иметь всестороннее образование. Цитируются такие известные гуманисты, как Джакомо Дзабарелла, Эразм Роттердамский, Станислав Оржеховский. Важнейшими в речи совершенного оратора являются, по мнению автора, ее действенность, практичность, умение оратора откликнуться на злобу дня, на вопросы, волнующие слушателя.

Риторика (так же как и поэтика) обычно делилась на общую и частную (прикладную). Архим. Иосиф (Туробойский) называет части своего курса «Cornucopiae…» (Рог изобилия...) (прочитан в 1700/01), «Риторика обучающая» и «Риторика практическая». Общая риторика обычно состояла из введения и собственно риторики. Во введении объяснялось, что такое риторика, ее происхождение, достоинство, говорилось о необходимости и пользе риторики, ее частях и т. д. Иногда сюда вносились трактаты об амплификации и о периодах. Собственно риторика обычно состояла из 5 частей: «De inventione» (Об изобретении), «De dispositione» (О расположении), «De elocutione» (Об изложении), «De memoria» (О памяти) и «De pronunciatione» (О произношении). Иногда 2 последние части авторы не рассматривали, полагая, что память и произношение больше зависят от природы, чем от искусства. Частная (прикладная) риторика не имела постоянных и определенных разделов. Много внимания уделялось разным видам эпидектической (торжественной) речи, преимущественно восхвалению, меньше - совещательному и судебному красноречию. Студенты обучались писать речи свадебные, похоронные, по случаю рождения, приветствия и т. д.

В киевских курсах риторики обычно выделяется 3 стиля: «stylus sublimis» (высокий стиль), «stylus medius» (средний стиль) и «stylus infimus» (низкий стиль). За каждым из этих стилей закреплялись определенные жанры и арсенал лингвостилистических средств. Много внимания уделялось письмам. Раздел о письмах относился то к риторике, то к поэтике. Обычно объяснялось, что такое письмо, каковы его материя, форма, цель и происхождение, выделялись главные части письма, приводились примеры.

В 60-80-х гг. XVIII в. в классе риторики кроме курса словесности преподавали также арифметику, географию и Закон Божий. Позже арифметика и география вошли в программу высшего грамматического класса.

В 80-х гг. XVIII в. в К.-М. а. ввели преподавание русского языка. Преподаватель истории и географии получил указание излагать эти предметы на русском языке с соблюдением «выговора, каков употребляется в Великороссии». Три лучших студента были направлены для изучения словесных наук, особенно для освоения «великороссийского говора и произношения», в Московский университет, с тем чтобы по окончании курса они возвратились в Киев преподавать. В кон. XVIII - нач. XIX в. в К.-М. а. курс русской поэзии читался по руководству еп. Аполлоса (Байбакова) «Правила пиитические о стихосложении российском и латинском…» (1-е изд.: Байбаков А. Д. Правила пиитические в пользу юношества, обучающегося в Московской славено-греко-латинской академии. М., 1774), латинской - по учебнику архиеп. Феофана (Прокоповича), русская риторика - по сочинениям М. В. Ломоносова, латинская - по книге католического автора Габриэля Франциска Ле Же (1657-1734) (1-е изд.: Le Jay G. F. Ars rhetorica ad Tullianam rationem exacta. Venetiis, 1730; в 1797 и 1800 издана в С.-Петербурге) и книге немецкого пастора Иоганна Фридриха Бурга (1689-1766) (1-е изд.: Burg J. F. Elementa oratoria, ex antiquis atque recentioribus facto praeceptorum delectu tironibus eloquentiae. Breslau, 1736; в 1776 издана в типографии Московского ун-та).

В классе поэтики изучали и переводили на латынь катехизис, изучали латинскую просодию, периоды, тропы и фигуры, разделы об изобретении и украшении из риторики Ломоносова, читали книгу о должностях человека и гражданина, двустишия Катона, а для примера и подражания - произведения лучших латинских и русских поэтов. Ученики сочиняли стихи на русском и латинском языках. В риторическом классе читали комментарии к Евангелиям, изучали российскую и латинскую риторику с объяснением на обоих языках. Для подражания и перевода читались произведения лучших русских и латинских авторов и занимались риторическим разбором этих произведений. Ученики сочиняли периоды, хрии, письма, большие речи на русском языке и латыни.